Духовный путь Н.И. Пирогова

Архиепископ Винницкий и Могилев-Подольский Симеон (Шостацкий)

Безусловно, одним из самых ярких представителей мировой медицинской науки был и остается знаменитый хирург, москвич по рождению, и одновременно наш земляк, проживший последние 20 лет своей жизни в небольшом имении Вишня под Винницей — Николай Иванович Пирогов.

Перечислению его заслуг перед медициной посвящено множество книг, научных работ и статей. Можно лишь отметить, что общий наркоз, гипсовую повязку и оперирование на месте (не причиняя пациенту невыносимую боль от шока) впервые ввел именно Пирогов.

Педагогический талант Николая Ивановича и его деятельность на этом поприще также заслуживает отдельного внимания и серьезного изучения. Отметим лишь, что Пирогова характеризуют, как «первого отечественного педагога, прямо утверждавшего в своем творчестве идею необходимости воспитания, прежде всего, человека».

Однако темой нашего исследования является духовная сторона личности Н.И. Пирогова, его отношение к вере и к Богу. В одной из современных статей о выдающемся хирурге исследователь И. Захаров отмечает, что его «биографы… обычно не сообщали, что он был глубоко верующим человеком. Из жизни ученого вычеркивались целые периоды глубоких духовных поисков. По достоинству оценил их лишь православный философ С.Л.Франк, перечитав в парижской эмиграции его работы и признав, что Пирогов — “редкий, едва ли не единственный в России тип мыслителя, который в одинаковой мере одушевлен и пафосом научного познания, и пафосом религиозной мысли”. Нет сомнения, что свои выводы Семен Людвигович сделал, прочитав знаменитое сочинение Пирогова «Вопросы жизни. Дневник старого врача…», которое Николай Иванович написал в период своего проживания в Вишне с1879 по 1881 годы.

Этот автобиографический и философский труд является средоточием духовного наследия Н.И. Пирогова, так как в нем последовательно изложены метаморфозы его религиозных убеждений. «Мои религиозные убеждения не оставались в течение моей жизни одними и теми же, – отмечено в «Вопросах жизни…». – Я сделался, но не вдруг… и не без борьбы, верующим». «Жизнь-матушка привела, наконец, к тихому пристанищу» — подводит Пирогов итог своему пути к Богу. А путь этот начинался в детстве, освященном верой родителей и воспитателей будущего хирурга.

Мальчик рос в религиозной московской семье, проживавшей в доме близ церкви Св. Троицы в Сыромятниках. Человеком, которому Пирогов во многом обязан своим детским духовным воспитанием была его няня Катерина Михайловна, которая мягко и ненавязчиво говорила с ним о Боге: “Я не слыхал от нее никогда ни одного бранного слова; всегда любовно и ласково останавливала упрямство и шалость; мораль ее была самая простая и всегда трогательная потому, что выходила из любящей души. «Бог не велит так делать, не делай этого, грешно!» — и ничего более».

Знаком свыше посчитали Николай и его близкие успешную сдачу им экзаменов на медицинский факультет университета всего в 14 лет, тем более время было трудное – отец разорился, и нечем было платить за учебу в пансионе. Родители даже не мечтали о таком счастье, вспоминал позже Николай Иванович: “Отец повез меня из университета прямо к Иверской и отслужил молебен с коленопреклонением. Помню отчетливо слова его, когда мы выходили из часовни: “Не видимое ли это Божье благословение, Николай, что ты уже вступаешь в университет? Кто мог на это надеяться?“».

Учеба в московском университете скоро выявила поверхностность духовного воспитания юного Пирогова, который скоро поддался влиянию своих старших коллег-студентов и перенял их материалистические взгляды, не приходя, однако к отрицанию Бога и тем более к богохульству.

«Мое тогдашнее мировоззрение… сильно склонялось к материализму, – писал Н.И. Пирогов о том времени и о своем вступлении в ряды «ни во что не верующих». Вспоминая об этом периоде своей жизни уже в пожилом возрасте, Пирогов со смущением замечает, что «все же и тогда он продолжал соблюдать посты и регулярно ходить как к заутрени, так и на всенощные. Сказывалось усвоенное в детстве благочестие, влияние богомольных родителей».

По окончании Московского университета Пирогова отправили в Дерпт (Тарту) для написания докторской диссертации. Во время подготовки в Дерптском профессорском институте (1828-1833), и в годы профессорской деятельности в нем (1836-1841) в духовной жизни Пирогова продолжался период сомнений и неверия.

Постепенное отступление от позиций атеизма началось у Н.И. Пирогова после перевода из Дерпта в Санкт – Петербург (1841), где он стал профессором Императорской Медико-Хирургической Академии.

Здесь в течение нескольких лет развивалась и крепла «потребность веровать», как писал Н.И. Пирогов после тяжелой болезни, приключившейся с ним в феврале-марте 1842 г.

«Во время этой болезни мне в первый раз в жизни пришла мысль об уповании в Промысел, – вспоминал Н.И. Пирогов о событиях тех дней. – Что-то вдруг, во время ночных бессонниц, как будто озарило сознание, и это слово – «упование» – беспрестанно вертелось на языке».

«Для врача, ищущего веры, самое трудное уверовать в бессмертие и загробную жизнь, – отмечал Н.И. Пирогов, имея в виду, конечно же, собственный опыт. – Это потому, во-первых, что главный объект врачебной науки и всех занятий врача есть тело, так скоро переходящее в разрушение; во-вторых, врач ежедневно убеждается наглядно, что все психические способности находятся не только в связи с телом, но и в полной от него зависимости…».

При всех сомнениях, которые продолжали терзать сердце Пирогова в это время, Промысел Божий, о котором он все чаще размышлял, уже готовил его к тому, чтобы произнести следующие слова: «Что ум с его разъедающим анализом и сомнением? Разве он успокаивал, подавал надежду, утешал и водворял мир и упование в душе? А вот осуществленный идеал веры – он проник всю душу, не оставив в ней места для сомнений, анализов и, разом овладев ею, вселяет блаженство и восторг». Однако, чтобы прийти к такому нравственному перевороту, Пирогову пришлось пережить ряд трагических событий и потрясений.

Среди них, прежде всего, неожиданная смерть первой жены в 1846 г., когда он остался один с двумя малолетними детьми на руках. В скором времени к ней присоединились многочисленные служебные неприятности, в связи с которыми он был близок к оставлению профессорской деятельности в ИМХА.

Наверное тогда у Николая Ивановича появилась острая потребность в Боге, Которого он начал открывать на страницах Евангелия:

«После того, как я убедился, что не могу быть ни атеистом, ни деистом, я искал успокоение и мира души, и, конечно, пережитое уже мною чисто внешнее влияние таинств церковных богослужений и обрядов не могло успокоить взволнованную душу… Мне нужен был отвлеченный, недостижимо высокий идеал веры.

И, принявшись за Евангелие…, а мне было уже 38 лет от роду, я нашел для себя этот идеал».

В Евангелии Пирогов нашел отражение своих высоких нравственных идеалов, которым служил на протяжении жизни. Например, как пишет один из современных исследователей, «хирургический катехизис тех лет держался на трех постулатах: «Мягкое режь, твердое пили, что течет, перевязывай». Были и негласные правила — на крики пациентов не обращай внимания, смертельные случаи скрывай… Умение сохранять хладнокровие в тот момент, когда человек корчится под твоим ножом, было обязательным для профессионального хирурга XIX века. У Пирогова так не получилось: чем больше он усваивал медицинских секретов, тем чувствительнее относился к чужой боли».

В христианстве есть такое выражение: «сердце милующее» — именно таким милующим сердцем обладал Н.И. Пирогов. «И что такое сердце милующее? спрашивает христианский подвижник преподобный Исаак Сирин — и отвечает: «Возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных… При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварию».

Движимый таким чувством, Пирогов испытывает на себе действие эфира и в то время, как в Америке еще идут споры, кому принадлежит открытие наркоза, русский хирург уже разработал успокоительную маску и ввел ее в использование — даже в полевых условиях.

«Способность к состраданию помогла совершить и другое открытие – пишет в своей статье исследователь А. Кульба, — Пирогов долго искал способ для лечения переломов. Во время Кавказской войны он пытался сращивать кости раненых, стягивая их крахмальными повязками. Он почти не отходил от прооперированных и проделал сотни километров пешком, сопровождая госпитальные телеги и следя за состоянием своих пациентов. Постоянная сосредоточенность на этой проблеме дала результат позднее. В Москве знакомый скульптор привел Пирогова в мастерскую, чтобы показать свои работы. Врач неожиданно пришел в неописуемый восторг… от гипсовых форм, которые скульпторы используют на промежуточном этапе — в них заливают будущий бюст. Так гипс из мансард художников попал в больницы и стал использоваться при лечении переломов».

Можно много еще говорить о евангельских принципах любви и милосердия, которыми руководствовался и которые воплощал в жизнь хирург Пирогов. Это и организация Крестовоздвиженской общины сестер милосердия, и установление сберегательного принципа хирургии, согласно которому следовало стараться по возможности обходиться без ампутаций, чтобы кормильцы не возвращались с войны инвалидами. Это и введение дезинфекции, и даже элементарная забота об одежде, постели и кормежке раненых, о которой Пирогов так заботился, что один из бездарных полководцев даже жаловался: дескать, Пирогов думает, что он здесь главнокомандующий.

На самом деле Пирогов на протяжении своей жизни последовательно воплощал идею, усвоенную им из Евангелия о том, что счастье, как неоднократно писал он, может дать только полная реализация себя, а она возможна только на пути самоотверженной помощи ближним. Именно поэтому, уже отойдя от дел и живя в своем имении Вишня, Пирогов до конца жизни хотя бы один день в неделю принимал бесплатно больных на дому. Он просто не мог иначе…

Подводя итог сказанному, можно отметить, что в духовном становлении Н.И. Пирогова значительную роль сыграли несколько основных факторов.

Во-первых, это молитвы родителей и воспитание, полученное им в детские годы, и ставшее основой, на которой вырастали добрые свойства его души.
Во-вторых, это страдания, через которые Пирогова провел Промысел Божий и без которых он, наверное, не смог бы обрести такую глубокую веру.
И в-третьих, это Евангелие, которое для многих, в том числе и для Пирогова, стало путеводителем ко Христу.

И в этом смысле, пример Пирогова может быть весьма поучительным и для обычных людей, а особенно для тех, кто выбрал для себя его путь служению медицине, а через нее – людям. Тем более, что духовный опыт Пирогова описан им самим на страницах доступной сегодня книги «Вопросы жизни. Дневник старого врача», о которой так прекрасно сказал Семен Людвигович Франк:

“Можно только пожалеть, как мало русское общество и прежде, и в особенности теперь, обращало внимание на эту замечательную философскую и религиозную исповедь одного из самых крупных и выдающихся русских умов второй половины XIX века».

И наверное самым замечательным результатом духовных поисков Н.И. Пирогова, могут быть его последние в этой жизни слова. Рассказывают, что он «попросил вынести себя на веранду, смотрел на любимую свою липовую аллею и почему-то вслух начал читать Пушкина:

Дар напрасный, дар случайный.

Жизнь, зачем ты мне дана?

Он вдруг приосанился, упрямо улыбнулся, а затем ясно и твердо произнес:

— Нет! Жизнь, ты с целью мне дана!

Это его последние слова. Было 20 часов 25 минут 23 ноября 1881 года.