Как известно, патриарх Тихон умер в Москве в частной клинике Бакуниных на Остоженке -19.
Её владельцами были: племянник известного революционера и теоретика анархизма Михаила Бакунина Алексей Ильич Бакунин и его жена Эмилия Николаевна, урождённая Лопатина, происходившая из рода князя Дмитрия Пожарского.
Алексей Ильич Бакунин – дипломированный хирург, получивший медицинское образование в Бреславле, доктор медицины. Работал в земских больницах Тверской губернии, избирался по списку кадетской партии депутатом II Государственной думы, в 1912 году занимался организацией хирургического госпиталя в Софии, в 1914–1916 годах работал главным врачом госпиталя Московского кредитного общества, с мая по июль 1917 года был товарищем министра государственного призрения во Временном правительстве.
Эмилия Николаевна окончила медицинский факультет Женевского университета, тоже хирург. Работала вместе с мужем.
В 1917 году Бакунины организовали своё собственное дело – клинику на Остоженке в доме №19. По планам и под руководством Алексея Ильича на первых двух этажах оборудовали светлые благоустроенные палаты, кабинеты врачей, комнаты для электролизации и рентгена, водолечебницу, операционную. Для совместной работы были приглашены врачи различных специальностей. На третьем этаже поселилась семья Бакуниных: здесь расположились гостиная с камином, кабинеты и спальня родителей, детская, комната няни.
В 1920-е гг. дом № 19 был объединен с домом № 17, ранее принадлежавшим церкви Воскресения Словущего – приписному храму Зачатьевского монастыря.
Площади клиники увеличились почти вдвое, расположившись в двух смежных корпусах, которые сохранились до наших дней.
Во время революционных событий конца 1917 года клиника Бакуниных на несколько дней оказалась в центре боевых действий – юнкера, совсем мальчишки, до конца защищали располагавшееся неподалёку Александровское военное училище. Стреляли с крыш, с чердаков, несколько раз в больницу врывались вооруженные мятежники, но увидев лежащих там своих же раненых товарищей, убирались восвояси. В квартире Бакуниных были разбиты стёкла, пули попали даже в диван.
Клиника Бакуниных на Остоженке в самое короткое время стала очень популярной. Здесь оказывали помощь всем, кто в ней нуждался: часто лечили заключённых Бутырской тюрьмы (в основном – эсеров), здесь был прооперирован видный деятель большевистской партии – секретарь Президиума ВЦИК Авель Енукидзе, находилась на лечении артистка Художественного театра Е.П. Муратова.
Когда в конце 1924 года тяжело заболел преследуемый советской властью святейший патриарх Тихон, буквально все медицинские заведения Москвы отказались брать его на лечение, а Бакунины взяли.
«Патриарх Тихон, – писал Алексей Ильич Бакунин в «Вечерней Москве» (№ 91, 1925), – поступил в нашу лечебницу 13 января 1925 года с хроническим воспалением почек и перерождением мышцы сердца (миокардит). Кроме того, ещё до поступления в лечебницу у него было несколько приступов грудной жабы. Лечили патриарха Тихона профессор Кончаловский и доктор Покровский. Кроме того, ежедневно посещал больного доктор Щелкан, на консультациях бывал профессор Плетнёв».
Часто к патриарху для допроса приходил начальник VI отделения следственного отдела ОГПУ Тучков, иногда допрос производил рядовой следователь того же ведомства.
Много версий выдвинуто за эти годы о болезни патриарха и о его смерти, но все они являются только домыслами. Правдиво могут об этом рассказать только лечившие его врачи, и в первую очередь – Бакунины. Вот что поведала о пребывании патриарха Тихона в клинике на Остоженке и о его смерти здесь Эмилия Николаевна Бакунина в своих «Воспоминаниях врача», опубликованных в Париже в газете «Последние новости» (№ 3442, 14 сентября 1930 года):
«Едва немного оправившись, патриарх стал принимать много народа и выезжать на церковные службы, обычно к обедне, но иногда и ко всенощной. Во время его службы церкви были всегда переполнены, и при выходе патриарх долго не мог пробраться к своему экипажу. Каким-то образом верующие во всей Москве узнавали о том, когда и где служит патриарх; никаких публикаций, конечно, не могло быть. Служил он в церкви Воскресения (рядом с нашей лечебницей, на Остоженке), иногда у Бориса и Глеба; особенно много народа собиралось, когда он служил в Замоскворечье, на Якиманке, а также на Елоховской. Чаще служил в Донском монастыре, а на первой неделе Великого поста провёл там пять дней в ежедневной службе. С церковных служб возвращался всегда в крайнем утомлении: вероятно, утомляла его не столько служба, сколько толпа, встречавшая и провожавшая его и подходившая под благословение. Эта толпа стояла не только у храмов, но и у дверей нашей лечебницы, когда ожидался его выезд… Особенно плохо он себя почувствовал после открытия заседания Синода, откуда он вернулся поздно вечером. Как нам рассказывали, на патриарха угнетающе подействовала создавшаяся там обстановка. Он почувствовал себя совершенно одиноким, так как всех близких ему людей, на которых он надеялся опереться, своевременно удалили из Москвы.
Незадолго до смерти у патриарха разболелись зубы. Его беспокоили два корешка, и он хотел их удалить. Был приглашён к нему зубной врач, который и удалил ему, под новокаином, несколько корешков. После этого у него распухла десна и опухоль распространилась к глотке… Опасаясь каких-либо осложнений, мы пригласили на консультацию врачей-специалистов по горлу. Врачи не нашли ничего серьёзного и предписали покой и лечение ингаляциями и полосканиями. Крайняя слабость патриарха объяснялась общим тяжёлым состоянием и крайним нервным утомлением… Так как патриарх продолжал жаловаться на горло, мы вторично созвали консультацию специалистов, причём все врачи подтвердили, что в этой области ничего опасного и серьёзного нет. Эта консультация состоялась 6 апреля вечером, в день смерти патриарха. Узнав о предстоящей консультации, к патриарху пришёл митрополит Пётр Крутицкий. Келейник пустил его, но так как митрополит долго не уходил и о чём-то горячо говорил с патриархом, то келейник вызвал меня и сказал, что патриарх взволнован, страшно утомлён беседой и чувствует себя очень плохо. Чтобы прекратить это, я пошла к больному и у его дверей встретила Петра Крутицкого, спешно выходившего с какими-то бумагами.
После консультации патриарх вышел в столовую, которая была рядом с его комнатой, потом сказал, что хочет лечь, а так как боится, что не будет спать, то просит впрыснуть ему морфий…
С моего разрешения сестра впрыснула больному морфий. Позже я заходила к нему. Он успокоился, сказал, что теперь чувствует себя хорошо и надеется заснуть.
К полуночи я ушла к себе на квартиру, которая помещалась в том же доме, но скоро за мной прислали, так как больному опять сделалось очень плохо. Прибежав, я застала патриарха в припадке грудной жабы.
Он был очень бледен, уже не мог говорить и только показывал рукой на сердце. В глазах был смертельный ужас. Пульс ещё был, но тотчас же стал исчезать. Впрыскивание камфары и кофеина не произвели никакого действия. Через несколько минут патриарх скончался.
Весть о смерти патриарха разнеслась по Москве в ту же ночь… Смерть его наполнила Москву самыми смутными и нелепыми слухами… Трудно было в этих слухах разобраться и понять, кого именно обвиняют и в чём…»
Вскоре после смерти патриарха Тихона, без всякого предупреждения, лечебница Бакуниных была национализирована и передана в распоряжение Наркомздрава. В ней был устроен преванториум. Алексей Ильич очень тяжело переживал это.
Бакунины стали хлопотать о выезде за границу. В 1920-е годы за границу ещё можно было выехать относительно просто, да, вероятно, помог с оформлением необходимых документов и Авель Енукидзе. Вещи распродали за бесценок, часть из вырученных денег раздали оказавшимся без работы после закрытия лечебницы врачам и другим сотрудникам.
Все обитатели квартиры Бакуниных на Остоженке: Алексей Ильич с Эмилией Николаевной, две их дочери – Татьяна и Наталья, мать Эмилии Николаевны Ольга Христофоровна, няня Катерина и два великолепных сеттера 30 марта 1926 года с Александровского (ныне Белорусского) вокзала отправились в эмиграцию.
Поселились они под Парижем, в ныне знакомом всем русским небольшом городке Сент-Женевьев-де Буа, где находится знаменитое кладбище русской эмиграции. Алексей Ильич работал врачом и во Франции и в Югославии, умер в 1945 году, а Эмилия Николаевна – врачом в Русском доме в Сент-Женевьев-де Буа.
Во время II Мировой войны она лечила раненых американских и канадский лётчиков, награждена французским военным крестом. Умерла в 1960 году.
Алексей Ильич, Эмилия Николаевна, а также их дочь Татьяна похоронены на русском кладбище под Парижем в Сент-Женевьев де Буа в одной могиле.
Их дочери, историку и библиографу Татьяне Алексеевне Бакуниной-Осоргиной посвящена одна из моих книг бакунинского цикла.
