Народ, имевший своего Пирогова, имеет право гордиться, так как с этим именем связан целый период развития врачебноведения. Начала, внесённые в науку (анатомию, хирургию) Пироговым,
останутся вечным вкладом и не могут быть стёрты со скрижалей её,
пока будет существовать европейская наука,
пока не замрёт на этом месте последний звук богатой русской речи«.
Н.В. Склифосовский

Николай Иванович Пирогов родился в Москве 13 (25) ноября 1810 года в крепкой, набожной (в семье строго и убежденно соблюдали все религиозные обряды) и патриархальной многодетной (в семье было  четырнадцать детей, большинство из которых умерло в младенчестве) семье. Внук крепостного крестьянина, он рано узнал нужду. Его отец, Иван Иванович, служил казначеем майором провиантского депо, был комиссионером 9-го класса.
Родителями  Николаю  Ивановичу  были  прочно  привиты системообразующие  качества  его  личности:  истинная  религиозность,  искренний  патриотизм  и глубокая любовь к России. Это было обусловлено тем, что религиозное воспитание оставило глубокий след в душе мальчика и, несомненно, в значительной степени определило склад его дальнейших воззрений. А патриотизм базировался на рассказах отца – участника Отечественной войны 1812 года. Образ отцовской сабли в старых ножнах Пирогов пронес через всю жизнь.
В 1815 году было издано собрание карикатур — “Подарок детям в память 1812 года”. Каждую карикатуру поясняли стихи. По этим карикатурам Николай выучился грамоте. Читал охотно и много. Одна из первых его книг — “Зрелища вселенныя”: картинки с объяснениями по-русски, по-немецки, по-латыни. Эта маленькая энциклопедия включала рассказы о земле и небе, о металлах и камнях, о животных и растениях, о человеческих занятиях и о неодушевленных телах. Нравились Николаю приключения и путешествия Васко да Гамы, “Дон-Кихота”, “Робинзона Крузо”, с удовольствием читал Жуковского, Державина, Крылова.

Н.И. Пирогов с няней Екатериной Михайловной. Худ. А. Сорока

Получить образование ему помог знакомый семьи — известный московский врач, профессор Московского университета Е.О. Мухин, который заметил способности мальчика и стал заниматься с ним индивидуально.
В одиннадцать лет Николай поступил в частный пансион Кряжева. Курс обучения там был платным и рассчитан на шесть лет. Учащихся пансиона готовили для чиновной службы. Иван Иванович рассчитывал, что его сын получит хорошее образование и сможет добиться “благородного” дворянского звания. Он не думал о медицинской карьере сына, так как в то время медицина была занятием разночинцев. Николай проучился в пансионе два года, затем в семье кончились деньги на обучение.
Когда Николаю исполнилось четырнадцать лет, он поступил на медицинский факультет Московского университета. Для этого ему пришлось прибавить себе два года, но экзамены он сдал не хуже своих старших товарищей. Пирогов учился легко. Кроме того, ему приходилось постоянно подрабатывать, чтобы помочь семье. Умер отец, дом и почти все имущество пошли в уплату долгов — семья осталась сразу без кормильца и без крова. Николаю порой не в чем было пойти на лекции: сапоги худые, а куртка такая, что шинель снять было совестно. Наконец Николаю удалось устроиться на должность прозектора в анатомическом театре. Эта работа дала ему бесценный опыт и убедила его в том, что он должен стать хирургом.
В Московском университете подросток Пирогов оказался включенным в деятельность вольнодумного студенческого  общественно-литературного  «кружка  10  нумера»  (по  комнате  в  общежитии).  И  хотя взгляды самого Пирогова неизменно оставались достаточно консервативными, студенческие годы привели к складыванию двух важных черт его личности: привили глубокий и неизменный интерес к общественной жизни, а также предопределили широкий демократизм, столь выделявший его в последующие годы. Но вместе с тем вся эта студенческая атмосфера на длительный период вызвала его охлаждение к религии. Он становится материалистом.
В 17 с половиной лет после окончания Московского университета и утверждения в звании «лекарь 1-го класса», Пирогов решил поступить в Профессорский институт, открытый при Императорском Дерптском университете (в то время он считался лучшим в России). Экзамены для поступающих надо было сдавать в Императорской Санкт-Петербургской  Академии  наук.  В 1828 году он  успешно  прошел  испытания и был принят на обучение.
Чтобы понять особенности учебных заведений России следует коснуться некоторых нововведений императоров Российских.  В первые десятилетия XVIII в.  Петр I рассматривает различные варианты развития  в  России  науки  и  высшего  образования,  в  последние  годы
жизни он принимает неординарное решение. 28 января (8 февраля)  1724 г. по распоряжению императора Петра I Сенат учреждает Академию наук  и  художеств  с  гимназией  и  университетом  при ней, где извещалось о решении Петра I учинить Академию, в которой бы учились языкам, также прочим  наукам.  Петр I способствовал созданию Российской Академии наук, исходя из интересов  государства,  чтобы  не  только  распространялась  слава,  но происходило развитие наук и обучение им.  Важно отметить,  что были созданы Академия  наук и художеств,  а при  ней университет, а не наоборот. Регламент Академии готовил лейб-медик императора Л.Л. Блюментрост,  который становится  и первым  президентом Академии.
Прошел почти век, и в 1811 г. император Александр I принимает решение о создании особого учебного заведения для подготовки элиты общества  в  системе  управления  государством. 19 октября 1811 г. открывается Царскосельский лицей. Это новый вид образовательного учреждения, который представлял компромисс между гимназией, кадетским корпусом и университетом. Его особенность  была  в  том,  что  воспитанники  должны были получать энциклопедически разностороннее образование, служить в высших учреждениях Государства Российского.
Десятилетие  спустя  разрабатывается  идея  подготовки  профессорского корпуса в медицине. Следует отметить, что первоначально подготовка русских ученых к профессорскому званию осуществлялась индивидуально в различных университетах России и за рубежом. Но затем в связи с прогрессом системы высшего образования и организацией новых университетов решено было улучшить подготовку новых профессоров и преподавателей и создать для этого особый Профессорский институт.
Идея организации Профессорского института относится к концу 20-х годов XIX века. Она возникла в Петербурге в Российской академии наук. Именно тогда известный физик и педагог академик Георг Фридрих (Егор Иванович) Паррот (в прошлом ректор Дерптского университета) разработал проект создания института, который готовил бы высококвалифицированных педагогов и ученых—преподавателей и профессоров для всех русских университетов. Имелось в виду отобрать из всех университетов примерно два десятка лучших студентов или молодых выпускников—»природных россиян» — и отправить их на пять лет в Дерпт с тем, чтобы они там прошли полный курс обучения по избранной специальности, а затем еще на два года поехали за границу для дальнейшего усовершенствования. Это необходимо для подготовки «класса природных русских профессоров, истинных достойных сего имени ученых».
Этот проект поддержали прогрессивно настроенные ученые и общественные деятели, в частности выдающийся мореплаватель И.Ф. Крузенштерн. После детального рассмотрения в различных инстанциях проем был в конце концов  принят. Институт было решено организовать при Дерптском университете — здесь должны были обучаться самые способные и одаренные выпускники как старейших Московскою и Виленского университетов, так и сравнительно молодых Петербургского, Харьковского  и Казанского университетов.
За десять лет своего существования Профессорский институт (1828-1838) подготовил и воспитал специали­стов, которые сыграли существенную роль в развитии науки. Достаточно вспомнить имена профессоров Александр Петровича Загорского (1805-1888), Игнатия Иакинфовича Ивановского (1807,1886), Федора Ивановича Иноземцева (1802-1869), Карла Федоровича Кесслера (1815-1881), Семена Семе­новича Куторги (1805-1861), Петра Григорьевича Редкина (1808-1891), Алексея Матвеевича Филомафитского (1807-1849), Александра Ивановича Чивилева (1808-1867) действительных членов Императорской Санкт- Петербургской АН (ИСПбАН) Михаила Семеновича Куторги (1809-1886) и Алексея Николаевича Савича (1810­1883). Развитию научного центра вокруг Дерптского университета способствовало (как впрочем, всегда в России) благоволение «первых лиц» — императоров Александра I и Николая I.
4 октября  1827  г.  Николай  I одобрил создание  Профессорского института — «Профессора есть достойные, но их немного и нет им наследников,  их должно готовить, и для  сего лучших студентов человек двадцать послать… в Дерпт, а потом в Берлин или Париж,  и  не одних,  а с надежным начальником на два года; все сие исполнить немедля». Экзаменовать претендентов должны были в Императорской Санкт-Петербургской Академии наук.
В Московском университете были отобраны три лекаря, два кандидата (среди них будущий профес­сор права ИМУ, ректор СПб университета, сенатор и член Государственного совета Петр Редкин) и два студента — Александр Шуманский и Николай Пирогов. В августе группа на перекладных прибыла в столицу для проведения испытаний с целью определить уровень их подготовки. Врачей экза­меновали два маститых профессора Императорской медико-хирургической академии (ИМХА). Первым был физиолог и анатом Данило Михайлович Велланский (1774-1847), философ (его часто именовали «русский Шеллинг»), автор первого русского учебника по физиологии.
Вторым экзаменатором стал создавший научную школу хирург Иван Федорович Буш (1771-1843), автор первого русского руководства по хирургии, выдержавшее пять изданий и долгие годы бывшего настольной книгой студентов и врачей. В 1832 г. один из его учеников, петербургский акушер Андрей Мартынович Вольф (?-?), используя аппарат и методику акушера Джеймса Бланделла (J.Blundell, 1790-1877), осуществил первое в России успешное переливание крови, чем спас жизнь роженице с кровотечением.
Первая группа соискателей сдавала экзамены в июне  1828 г., а в июле они отбыли в Дерпт. Учителями Н.И. Пирогова в Профессорском институте были — хирург И.Ф. Мойер (1786-1858) — крупный хирург из школы итальянского анатома А. Скарпы, физиолог и патолог И.Ф. Эрдманн (1778-1846), анатом, эмбриолог, патолог, физиолог М.Г. Ратке (1793-1860). В Дерпте (ныне — Тарту) Пирогов, засучив рукава, залез в практику. Слушал лекции профессора хирургии Мойера, присутствовал на операциях, ассистировал, дотемна засиживался в анатомичке, препарировал, ставил опыты. В его комнате свеча не гасла и после полуночи — читал, делал заметки, выписки, пробовал свои литературные силы. Уже через 3 мес пребывания в клинике И.Ф. Мойера он направляет в Москву для печати свой первый труд «Анатомо-патологическое описание бедренно-паховой части относительно грыж …» (Вестн. естествен. наук. 1829. Ч. 2, № 5. С. 68-69).
Столь быстрое и плодотворное начало исследовательской деятельности сразу выделило Н.И. Пирогова из среды курсантов и выявило его тенденцию к анатомо-физиологическому обоснованию хирургической деятельности, сохранившуюся на всю его жизнь. В университете Николай познакомился с Владимиром Ивановичем Далем, который в те годы учился на медицинском факультете Дерптского университета. Он был старше Пирогова и уже успел выйти в отставку (говорили, что едкая сатира на адмирала помогла скорой отставке). В клинике они много работали вместе и стали большими друзьями. В хирургической клинике Н.И. Пирогов проработал пять лет.
В Профессорском институте Н.И. Пирогов подготовил докторскую диссертацию на тему «Является ли переваязка брюшной аорты при аневризмах паховой области легко выполнимым и безопасным вмешательством ?». Её оригинальность заключалась в экспериментальном обосновании целесообразности таких вмешательств и в дальнейшем была использована самим Пироговым в клинических условиях.
9 июня 1832 г. работа была представлена для печати, 31 августа 1832 г. состоялась зашита диссертации на степень доктора медицины, а 30 ноября  1932  г.  Н.И.  Пирогов был  утвержден  в ученой  степени доктора медицины. В диссертации была проанализирована структура и функции брюшной аорты, ее положение в отношении к соседним  органам, методы обнажения брюшной аорты, болезненные изменения, вызывающие потребность  в  ее перевязке, последствия наложения  лигатуры  на  брюшную  аорту. В  диссертации, как и в других работах Н.И. Пирогова, четко формулируется первоначальная  идея,  способы  решения  фундаментальной  проблемы, методы,  с  помощью которых можно добиться результатов в решении прикладных проблем клинической медицины.

Защита Пироговым докторской диссертации. Худ. В. Пирогов

После защиты докторской диссертации он был направлен в Германию. Молодой профессор приехал за границу, умеющим брать нужное, отбрасывать лишнее, уверенным в своих силах. Находясь в Берлине его потрясло, что «практическая медицина почти совершенно изолирована от главных реальных ее основ: анатомии и физиологии». К. Грефе, например, в ходе операции справлялся у стоящего рядом анатома Ф. Шлема: «Не проходит ли тут ствол или ветвь артерии?» Д. Диффенбах не верил в тяжелые осложнения, которые «дарил» больному хирург, не знающий анатомии. Принцип его был прост: «Кости пилить, мягкие ткани резать, кровоточащие сосуды перевязывать». Зато в Геттингене Пирогова восхитило техническое совершенство операций Конрада Лангенбека (дяди Бернгарда Лангенбека). Здесь он научился «…не держать ножа полной рукой, кулаком, не давить на него, а тянуть, как смычок, по разрезываемой ткани».

Н.И. Пирогов и К.Д. Ушинский в Гейдельберге. Худ. А. Сидоров

На время  учебы  и  практической  деятельности  Н.И. Пирогова  в  Дерптском  университете и в Германии приходится важный внутренний этап формирования его мировоззрения. Здесь, несомненно, можно выделить два важных фактора. Прежде всего, глубокое влияние на молодого человека оказали великая немецкая философия начала ХIХ века, буквально пронизанная общечеловеческими  идеями,  стремлением  к  Абсолюту,  высоким  идеализмом,  а  также  труды  немецких педагогов-идеалистов. Именно в просветительской и романтической мысли Германии того времени формируется идеал как специальное понятие ценностного, в частности, морального сознания и этического рассуждения. Все это позднее и заложило фундамент философии образования Пирогова. При этом гуманистический идеал Н.И. Пирогова тесно увязывался с развитием целого направления в педагогике – с «гуманистической педагогикой», суть которой – внимание к воспитаннику как  целостной  уникальной  личности,  стремящейся  к  максимальной  реализации  своих  возможностей  (самоактуализации),  использования  своих  способностей,  направленных  на  целесообразное разрешение жизненных ситуаций.
Нельзя не подчеркнуть и еще одно важное обстоятельство. Невозможно понять природу всех органично свойственных Пирогову и так поражавших его современников нравственных качестввнутреннюю свободу, человеческое достоинство, уважение личности во всех сферах бытия, твердость в своих нравственных убеждениях и бескорыстие души без понимания того, что эти черты сформировались во время его жизни на Западе (входивший в состав Российской империи Дерпт тоже, несомненно, феномен западной цивилизации), а не в николаевской России, где человек с такими нравственными качествами не смог состояться и оказался бы рано или поздно сломан бюрократической машиной.
Возвращаясь домой, Пирогов тяжело заболел и был оставлен для лечения в Риге. Риге повезло: не заболей Пирогов, она не стала бы площадкой его стремительного признания. Едва Пирогов поднялся с госпитальной койки, он взялся оперировать. До города и прежде доходили слухи о подающем великие надежды молодом хирурге. Теперь предстояло подтвердить бежавшую далеко впереди добрую славу. Он начал с ринопластики: безносому цирюльнику выкроил новый нос. Потом он вспоминал, что это был лучший нос из всех изготовленных им в жизни. За пластической операцией последовали неизбежные литотамии, ампутации, удаления опухолей.
Из Риги он направился в Дерпт, где узнал, что обещанную ему московскую кафедру отдали другому кандидату. Но ему повезло — Иван Филиппович Мойер передал ученику свою клинику в Дерпте. В 1836 г., в возрасте 26 лет, Н.И. Пирогов был избран заведующим клиникой теоретической, оперативной и клинической хирургии Дерптского университета. Это далось непросто: «Против меня восстали преимущественно теологи. Говорили, что … только протестанты могли быть профессорами университета». Новый «герр профессор» строг, он уже насмотрелся на немцев-незнаек. Студент, сдавший анатомию на «тройку», не имел права брать скальпель в руку. Для каждого учащегося припасена сотня вопросов и обязательно один, последний: «Почему?».  Он проявляет громадное трудолюбие в хирургической деятельности. За 2 года до начала его работы в клинике было сделано всего 92 операции, а при его заведовании за следующие 2 года — 326, причём за все 4 года его работы получили хирургическое лечение амбулаторно 1391 человек, а в стационаре — 656 пациентов.

Чудесный доктор. Худ. К. Кузнецов и В. Сидорук

Свою хирургическую деятельность он подверг серьёзному критическому анализу в двух выпусках «Анналов хирургического отделения», изданных в этот период (1837 и 1839 гг.), чем, по его словам, «вложил перст в раны многих клинических учителей». Это вызвало недоумение и возмущение у части профессуры, сочувствовали — единицы. В них он «путём правильного открытого признания своих ошибок и посредством раскрытия запутанного механизма их хотел избавить своих учеников и начинающих врачей от их повторения». Он тогда уже писал, что «… я положил за правило при первом моём вступлении на кафедру ничего не скрывать от моих учеников, и если не сейчас же, то потом немедля открывать перед ними сделанную мною ошибку, будет ли она в диагнозе или в лечении».  В 1907 году И.П. Павлов по этому поводу отметил: «Такая беспощадная откровенная критика к себе и к своей деятельности едва ли встречается где-нибудь в медицинской литературе, и это огромная заслуга».
Кроме того, заведуя хирургической клиникой в Дерпте, Н.И. Пирогов продолжает работу по изучению анатомии, физиологии и хирургических подходов к операциям на крупных сосудах. Уже через год, в 1837 г., он опубликовал труд «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных фасций» — атлас на латинском языке, текст — на немецком. Эти работы в скором времени стали известны не только в России, но и за рубежом. Фасциями до Пирогова не занимались: знали, что есть такие волокнистые фиброзные пластинки, оболочки, окружающие группы мышц, натыкались на них во время операций, рассекали ножом, не придавая им значения. Пирогов изучил направление фасциальных оболочек, их положение, открыл определенные анатомические закономерности. Монография Пирогова «О перерезке ахиллова сухожилия как оперативно-ортопедическом средстве лечения» (1837) вызывает восхищение специалистов.
В 1838 г. на полгода Н.И. Пирогов ездил учиться во Францию, куда пятью годами раньше, после профессорского института, его не пожелало отпустить начальство. В парижских клиниках он знакомится с преподаванием и госпитальной практикой в клиниках известных французских хирургов Д. Лисфранка, Ф.-Ж. Ру, Д. Амюсса. Встречается со знаменитым хирургом и анатомом А. Вельпо (Париж), учеником выдающегося французского анатома и физиолога М.Ф. Биша. При появлении Н.И. Пирогова в кабинете А. Вельпо, последний был занят изучением книги «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных фасций» и дал ей очень высокую оценку. Он говорил: «Не Вам у меня учиться, а мне у Вас».
Сам Н.И. Пирогов писал, что «… с первого же вступления на учебно-практическое поприще поставил в основание анатомию и физиологию в то время, когда это направление — теперь уже общее — было ещё ново, … не всеми признано и даже многими значительными авторитетами отрицаемо. … Мои работы не могли не обратить на себя внимание». Они «… показали в первый раз с точностью и наглядно отношение фасции к артериальным стволам и указали на способы, наиболее удобные и точные к производству операций».
Прямым подтверждением клинической направленности анатомических исследований Н.И. Пирогова в изучении возможностей перевязки крупных сосудов и анатомии их фиброзных фасций является его исключительный по величине опыт перевязки крупных артерий у 69 больных при аневризмах, злокачественных новообразованиях, телеангиоэктазиях и кровотечениях, причём успех был достигнут у 32 человек («Начало общей военно-полевой хирургии», 1866). Думается, что изучение хирургической анатомии артериальных стволов и фиброзных фасций Н.И. Пирогова легло в основу разработки многих операций в мировой хирургии, и особенно в развитии сосудистой и военно-полевой хирургии, а также других направлений. Даже в настоящее время принципы Н.И. Пирогова используются и в разработке современных способов выделения сосудистых образований в воротах печени при гемигепатэктомии.
17  апреля  1841  г.  состоялось  экстраординарное  заседание Академии  наук для  разбора  сочинений,  представленных  на Демидовский конкурс. «Половинная премия присуждена Н.И.  Пирогову за работу «О хирургическом лечении артерий (СПб,  1839). Его труд «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций» был издан в 1837 г. на латинском языке, в 1840 г. он был переведен на немецкий язык.  Н.И.  Пирогов получил четыре Демидовские премии — в  1841  и  1844 гг.,  а затем еще  в  1850 г.  и 1860 г. он был удостоен этих высоких наград.
18 января 1841 года Николай I утвердил перевод Пирогова из Дерпта в Петербург на должность заведующего клиникой госпитальной хирургии и патологической анатомии Петербургской медико-хирургической (ныне — военно-медицинская) академии, которой он руководил до 1856 г. В аудиторию, где он читал курс хирургии, набивалось человек 300. Теснились на скамьях не только медики, послушать Пирогова приходили студенты других учебных заведений, литераторы, чиновники, военные, художники, инженеры, даже дамы. О нем пишут газеты и журналы, сравнивают его лекции с концертами прославленной итальянки Анжелики Каталани: его речь о разрезах, швах, гнойных воспалениях и результатах вскрытий — божественное пение! Несмотря на неприязнь руководства, Николай Иванович добивается реализации своих идей — расширяет клиническую базу кафедры до 2000 коек, вводит новые методы преподавания анатомии и хирургии — клинические обходы с подробным анализом болезней пациентов, дежурства студентов. Чрезвычайно важным в преподавании медицины стала организация по предложению Н.И. Пирогова первой в мире госпитальной хирургической клиники, где вначале здесь, а затем и в других учебных заведениях студентов стали обучать непосредственно при лечении пациентов.

Показательная операция в клинике Пирогова. Художник не известен

Николая Ивановича назначают директором Инструментального завода. Теперь он придумывает инструменты, которыми любой хирург сделает операцию хорошо и быстро. Его просят принять должность консультанта в одной больнице, в другой, в третьей, и он соглашается.
В литературе есть упоминания об избрании Н.И. Пирогова в Российскую Академию наук, но безусловный интерес представляло найти подлинные документы, касающиеся его избрания, более полного представления об условиях этого события. В Санкт-Петербургском  филиале  Архива  РАН  удалось  найти много документов,  написанных рукою  Н.И.  Пирогова, материалы, связанные с  присуждением ему Демидовской премии, подлинные протоколы его избрания членом-корреспондентом. В среду 27  ноября  1846 г.  состоялось тайное  голосование по выборам  в  Императорскую  Санкт-Петербургскую  Академию  наук членов Отделения физико-математических наук.  В составе Отделения  Академии  было  18  академиков,  в  голосовании  приняли участие:  К.М.  Бэр,  П.А.  Загорский,  А.Я.  Купфер,  М.В.  Остроградский,  В.Я.  Струве,  Э.Х.  Ленц,  Б.С.  Якоби,  Ю.О.  Фрицше, Х.П. Петерс,  Г.П.  Гельмерсен и др. В списке для тайного голосования было 7 кандидатов, среди них под номером 7 значится имя Н.И.  Пирогова. За Н.И. проголосовало  14 членов Академии и он был избран.
5 декабря  1846 г. Н.И. Пирогов в возрасте 36 лет был утвержден членом-корреспондентом    Императорской    Санкт-Петербургской Академии наук.  Ниже приведены архивные данные не только о выборах Николая Ивановича,  но и как была организована жизнь в Академии по Уставу XIX в.,  чем отличался ординарный  академик  и  член-корреспондент  от  современного представления  об  этих  академических  званиях,  как в XIX в.  и  в начале  XX  в.  оценивали  роль  Николая  Ивановича  в  развитии фундаментальной науки. Жизнь Академии подчинялась в первые годы ее организации в  18 в.  Регламенту, а затем был подготовлен Устав Академии.  Избрание  Н.И.  Пирогова  происходило в соответствии  с  Уставом  Императорской  Санкт-Петербургской Академии  наук,  который  был  утвержден  в  1836  г.  и  действовал  до 1927 г., когда была образована на основе Российской АН в новой стране Академии наук СССР и принят новый Устав — Устав АН СССР.  По Уставу  1836 г. Академия наук признавалась «первенствующим  ученым  сословием  в  Российской  империи».  Число ординарных академиков было определено в 21  человека — все они обязательно должны были работать в Императорской  Академии  наук.  Однако  «сверх действительных  членов она избирает еще членов почетных и корреспондентов», которые в публичных и общих собраниях вместе с академиками заседают, если пребывают в Санкт-Петербурге. Это положение было включено в Устав  1836  г.  и его необходимо вспомнить,  чтобы понять отличия  смыслового  содержания  звания  члена-корреспондента Академии наук в XIX в. и XX в. Оно заключалось в том, что число вакансий  действительных  членов  было  ограничено  в  XIX  в.  не только числом мест (это сохранилось до настоящего времени), но и  непременным  предоставлением  постоянного  места  работы  в Императорской Санкт-Петербургской  Академии  наук,  выборы на  эту должность происходили только  при  открытии  свободной вакансии для работы в Академии наук.
В соответствии с §4 Устава 1836 г. науки, усовершенствованием  коих Академия должна  заниматься,  включали:  Чистая  и  прикладная  математика;  Астрономия;   География  и  мореплавание; Физика;  Химия;  Технология;  Минералогия;  Ботаника;  Зоология;  Сравнительная анатомия и физиология; История; Греческая, римская словесность;  Восточная словесность;  Статистика,  политическая  экономия.  Николай  Иванович  по  итогам  голосования  был избран членом-корреспондентом  по разряду биологических  наук Отделения  физико-математических  наук  Императорской  Санкт-Петербургской  Академии  наук,   область  научных  интересов  — медик-хирург, анатом.  В числе тех, кто участвовал в голосовании, был Карл Максимович Бэр (1792—1862), академик, зоолог. Он высоко ценил вклад  Николая  Ивановича в науку и писал,  что  прикладная  анатомия  Н.И.  Пирогова  есть  важное  по  своему  плану, совершенно  оригинальное  и  самостоятельное  творение,   такой подвиг не может быть отмечен ни чем иным, как полным венком. Область знаний в соответствии с  Уставом, по которым происходило избрание Н.И. Пирогова, — сравнительная анатомия и физиология. Членом-корреспондентом  академии  наук  по  этой же специальности много лет спустя,  1 декабря 1901 г., был избран И.П.  Павлов. В  1904 г. он получил Нобелевскую премию, пользовался  исключительным  уважением  в  Научном  сообществе,  но лишь  1  декабря  1907  г.  И.П.  Павлов  стал  ординарным академиком  (сравнительная  анатомия  и  физиология)  в  Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по тому же Отделению, что и  ранее  Н.И.  Пирогов.  Это  стало  возможным,  когда  открылась вакансия  действительного  члена  Академии  после  кончины   в 1906 г. акад. Ф.В. Овсянникова.
По итогам выборов 1846 г. вместе с Н.И. Пироговым в тот же день 5 декабря  1846 г.  в Отделении физико-математических наук были  утверждены  Бишоф  и  Эдвардс  иностранными  членами  — членами-корреспондентами по разряду биологическому в Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. Теодор Людвиг Вильгельм  Бишоф,  анатом,  эмбриолог,  физиолог.  Описал  процесс  дробления яйца (1838). Анри-Мильн Эдвардс — зоолог, физиолог.
С момента создания в 1824 г. Академии наук и до наших дней ее ключевое значение в Обществе состоит в разработке проблем фундаментальной науки, что играет особенную роль в аргументах при выборах ее членов.  К средине 40-х гг. XIX в., т.е. ко времени избрания  в Академию,  Н.И.  Пирогов  внес  наиболее  значительный вклад в анатомию человека,  он предложил метод и  получил уникальные  результаты  в  разработке  проблем,  которые  можно сформулировать  как  трехмерная  анатомия.  Н.И.  Пирогов  внес неоценимый вклад в ряд разделов медицины — внедрение в клинику  эфирного  наркоза,  гипсовой  повязки,  принципов  сортировки  раненых,  некоторые  иные  направления  в  хирургии.  Эти работы получили высокую оценку не только современников, но и выдающихся умов XX в.
Н.И. Пирогов неоднократно выступал с докладами на собраниях   в   Академии    наук.  2    апреля   на   заседании  Физико-математического  отделения  1847  г.  К.М.  Бэр представил статью Н.И.  Пирогова  «Новый  метод введения  эфирных  паров для хирургических операций».  11  июня  1847 г.  на  заседании Физико-математического  отделения  К.М.  Бэр  представил  брошюру Н.И.  Пирогова «Практические и физиологические исследования  по  эфиризации».  17  апреля  1851  г.  Демидовская премия за  1850 г. была присуждена Н.И.  Пирогову за работу «Патологическая анатомия холеры, с атласом».  17 апреля  1860 г. состоялось присуждение Демидовских премий за 1860 г. —  Н.И.  Пирогов был  удостоен  премии за работу «Топографическая анатомия».
Глубочайшее воздействие на всю личность Н.И. Пирогова оказало произошедшее в 1848 году  во время эпидемии чумы его горячее обращение к Богу. В «Дневнике старого врача» он так вспоминал об этом: «Мне нужен был отвлеченный, недостижимый высокий идеал веры. И принявшись за Евангелие, я нашел для себя этот идеал».
Так  в  личности  Пирогова  произошла  индивидуализация универсального идеала –  он  принял персонифицированные формы, трансформируясь в личный идеал. При этом произошла конкретизация этого идеала в образе Бога при сохранении его абсолютных характеристик.
В  состоянии  глубокого  душевного  обновления  Пирогов  вновь  задумывается  о  высших  субстанциях и категориях как ценностях, раскрывающих перед человеком более обширные перспективы. Постепенно у него начинает выкристаллизовываться идея воспитания «истинных людей» с развитыми умственными способностями, нравственной свободой мысли и убеждениями, искренне любящих правду и готовых стоять за нее горою, способных к самопознанию и самопожертвованию.
Это особенно рельефно видно в его письмах к будущей жене баронессе А.А. Бисторм (1849–50). Не случайно полное название его знаменитой статьи – «Вопросы жизни, отрывок из забытых бумаг, выведенных в свет неофициальными статьями “Морского сборника” о воспитании».
Поскольку в обязанности Н.И. Пирогова входило обучение военных хирургов, он занялся изучением распространённых в те времена хирургических методов. Так, в 1854 г. Пирогов опубликовал на русском и немецком языках статью «Костно-пластическое удлинение костей голени при вылущении стопы» — достоинство этой работы в том, что «кусок одной кости, находясь в соединении с мягкими частями, прирастает к другой и служит … к удлинению конечности», обеспечивая возможность использования её опорной функции. Тем самым он положил начало остеопластическим операциям в мировой хирургии, что послужило одним из оснований выполнения органосохраняющих операций при ранениях конечностей с повреждением костей. Н.И. Пирогов подчёркивал, что ранее такие травмы служили показанием к ампутациям, а он, кроме принципа остепластических вмешательств, предложил по соответствующим показаниям стремиться лечить открытые переломы путём иммобилизации конечностей в «крахмальной» повязке, т.е. путём наложения даже глухого гипсового бинтования в 1847 г., и тем самым улучшил возможность заживления костной и мягкотканной раны и стал сохранять функцию конечностей.
Всё это стало возможным и благодаря тому, что меньше чем через полгода после сообщения о первом в обезболивании эфиром, Н.И. Пирогов в феврале 1847 г. стал в Санкт-Петербурге применять «этеризацию» при оперативных вмешательствах, при этом около 400 из 600 он сделал сам. (Прим. — Первая в мире операция под эфирным наркозом была выполнена 16 октября 1846 года в бостонской клинике (США) Уильямом Мортоном. Была   удалена подчелюстная опухоль).

После операции. Худ. Л. Коштелянчук

Но не только благожелатели окружали ученого. Немало у него было завистников и врагов, которым претило рвение и фанатизм врача. На втором году петербургской жизни Пирогов тяжело заболел, отравленный госпитальными миазмами и дурным воздухом мертвецкой. Полтора месяца не мог подняться. Тогда же он познакомился с Екатериной Дмитриевной Березиной, девушкой из родовитой, но развалившейся и сильно обедневшей семьи. Состоялось торопливое скромное венчание. Выздоровев, Пирогов вновь окунулся в работу, великие дела ждали его. Он «запер» жену в четырех стенах нанятой и, по советам знакомых, обставленной квартиры. В театр не возил, потому что допоздна пропадал в театре анатомическом, на балы с ней не ездил, потому что балы безделье, отбирал у нее романы и подсовывал ей взамен ученые журналы. Пирогов ревниво отстранял жену от подруг, потому что она должна была всецело принадлежать ему, как он всецело принадлежит науке. А женщине, наверно, было слишком много и слишком мало одного великого Пирогова. Екатерина Дмитриевна умерла на четвертом году супружества, оставив Пирогову двух сыновей: второй стоил ей жизни. Здоровье Николая Ивановича расстраивается. Он бежит из родных стен, где все напоминает о потере. В марте 1847 г. Н.И. Пирогов уезжает в Западную Европу. Все время проводит в клиниках, отмечая достижения К. Лангенбека и Д. Диффенбаха в Германии, Г. Дюпюитрена и А. Нелатона — во Франции, Э. Купера — в Англии, для которых он уже был признанным авторитетом.
Однако в тяжкие для Пирогова дни горя и отчаяния случилось великое событие — высочайше был утвержден его проект первого в мире Анатомического института. Работая на его базе, он  провёл совершенно исключительные топографо-анатомические (термин предложен самим автором) разработки, приведшие к созданию «скульптурной анатомии» путём проведения распилов замороженного человеческого тела в трёх направлениях. В результате использования специального метода зарисовки этих препаратов выполняли в натуральную величину (Н.И. Пирогову помогали 3 художника). Далее с этих рисунков изображения переносили на специальные типографские камни (часть из них хранится и в настоящее время в Военно-медицинской академии), а затем печатали в виде определённых таблиц в специальных тетрадях, выпускавшихся с 1848 по 1856 гг. Всего было сделано 995 таких рисунков, к которым было добавлено 4 тетради пояснительного текста Н.И. Пирогова «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов …» (782 с.). Автор писал, что на основании этого атласа (позднее в литературе его стали называть «Ледяная анатомия») он затратил 8 лет. При этом метод заморозки трупов он начал использовать ещё в 1842 г. при издании курса прикладной анатомии (главным образом по изображению суставов и головы) «Отечественные записки» в 1860 г.
Вместе с тем, издание «Прикладной анатомии» принесло Н.И. Пирогову немало горьких минут. Издатель журнала «Северная пчела» Ф. Булгарин обвинил его в плагиате, утверждая, что материалы позаимствованы у английского хирурга Ч. Бэлла. Николай Иванович настаивал на судебном расследовании, но дело закончилось письменным извинением Булгарина. Ученый просит об отставке, даже строки этой официальной бумаги характеризуют личность Пирогова: «…можно ли быть истинным врачом и хорошим наставником, не имея убеждений о высоком достоинстве своего искусства? А можно ли требовать этого убеждения от будущего врача, который учеником видел унижение учителя в глазах света? Вот откровенное изложение причин, побуждающих меня оставить службу при академии… Я никогда не искал личных выгод и потому я оставлю ее, как скоро этого требует мой взгляд на собственное достоинство, которым я привык дорожить». Все же Николая Ивановича уговорили не покидать академию.
В 1847 году Пирогов уехал на Кавказ в действующую армию, так как хотел проверить в полевых условиях разработанные им операционные методы. На Кавказе он впервые применил перевязку бинтами, пропитанными крахмалом. Крахмальная перевязка оказалась удобнее и прочнее, чем применявшиеся раньше лубки. Здесь же, в ауле Салты в июле 1847 года Н.И. Пирогов впервые в истории медицины начал оперировать раненых под эфирным обезболиванием в полевых условиях. Он использовал эфирный наркоз у 100 раненых (у 98 путём вдыхания через специально созданный им аппарат и у 2 человек путём ректальной «этеризации»). Там же он вместо ампутации выполнил резекции плечевого (4) и локтевого (6) суставов. Всё это вскоре было опубликовано в Санкт-Петербурге и в Париже во Французской академии.

Николай Иванович Пирогов с сыновьями. 1850 г.

После смерти Екатерины Дмитриевны Пирогов остался один. «У меня нет друзей», — признавался он с обычной прямотой. А дома его ждали мальчики, сыновья, Николай и Владимир. Пирогов дважды неудачно пытался жениться по расчету, чего он не считал нужным скрывать от себя самого, от знакомых, похоже, что и от девиц, намечаемых в невесты. В небольшом кружке знакомых, где Пирогов иногда проводил вечера, ему рассказали про двадцатидвухлетнюю баронессу Александру Антоновну Бистром, восторженно читающую и перечитывающую его статью об идеале женщины. Девушка чувствует себя одинокой душой, много и серьезно размышляет о жизни, любит детей. В разговоре ее называли «девушкой с убеждениями». Пирогов сделал баронессе Бистром предложение. Она согласилась. Собираясь в имение родителей невесты, где предполагалось сыграть незаметную свадьбу. Пирогов, заранее уверенный, что медовый месяц, нарушив привычные его занятия, сделает его вспыльчивым и нетерпимым, просил Александру Антоновну подобрать к его приезду увечных бедняков, нуждающихся в операции: работа усладит первую пору любви!
Не без усилий член-корр. Петербурской Академии наук Пирогов добился разрешения на участие в Крымской войне, и в ноябре 1854 года он прибывает в осажденный Севастополь. Оперируя раненых, Пирогов впервые в истории мировой медицины применил гипсовую повязку, дав начало сберегательной тактике лечения ранений конечностей и избавив многих солдат и офицеров от ампутации. Во время осады Севастополя, для ухода за ранеными, Пирогов руководил обучением и работой сестёр Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия.

Н.И. Пирогов и матрос Петр Кошка. Худ. Л. Коштелянчук

Важнейшей заслугой Пирогова является внедрение в Севастополе совершенно нового метода ухода за ранеными. Раненые подлежали тщательному отбору уже на первом перевязочном пункте: в зависимости от тяжести ранений одни из них подлежали немедленной операции в полевых условиях, другие, с более лёгкими ранениями, эвакуировались вглубь страны для лечения в стационарных военных госпиталях. Поэтому Пирогов по справедливости считается основоположником специального направления в хирургии, известного как военно-полевая хирургия.
За год сделано около 10 000 «значительных» операций, большинство с применением обезболивания. За заслуги в оказании помощи раненым и больным Н.И. Пирогов был награжден орденом Св. Станислава 1-й степени.

Пирогов в Симферополе. Художник не известен

В октябре 1855 года в Симферополе произошла встреча двух великих ученых — Н.И. Пирогова и Д.И. Менделеева. Известный химик, автор периодического закона химических элементов, а тогда скромный учитель Симферопольской гимназии, обратился к Николаю Ивановичу за консультацией по рекомендации петербургского лейб-медика Н.Ф. Здекауэра, который находил у Менделеева туберкулез и что, по его мнению, жить больному осталось несколько месяцев. Это было очевидно: огромные перегрузки, которые взвалил на свои плечи 19-летний юноша, и сырой климат Петербурга, где он учился, отрицательно сказались на его здоровье. Н.И. Пирогов не подтвердил диагноз своего коллеги, назначил необходимое лечение и этим вернул больного к жизни. Впоследствии Д.И. Менделеев с восторгом отзывался о Николае Ивановиче: «Вот это был врач! Насквозь человека видел и сразу мою натуру понял».

Н.И. Пирогов осматривает больного Д.И. Менделеева. Худ. И. Тихий

С театра  военных действий он вынес презрение и ненависть к бюрократии, к постоянной подмене формой настоящего дела. А также глубокое убеждение в том, что кардинальным недостатком людей является отсутствие духовно-нравственного стержня, высоких человеческих идеалов, что в свою очередь является следствием отсутствия истинной подготовки человека к жизни.
Характерно, что, вернувшись в Петербург, на приеме у Александра II Пирогов резко критически рассказал императору о проблемах в войсках, а также поведал об общей отсталости русской армии и ее вооружения, чем навсегда испортил отношения с императором. Это еще раз подтверждает наличие ярко выраженного идеала в мировоззрении Н.И Пирогова, которое было связано с наличием непоколебимых убеждений, абсолютной верой в правоту избранных идей. Царь не захотел прислушаться к Пирогову. Более того, прямолинейность, принципиальность, требовательность не только к себе, а и к другим создают много врагов. Борьба за правду приносит Пирогову тяжелые минуты. «Чем же я виноват и перед кем, что у меня в сердце еще не заглохли все порывы к высокому и святому, что я не потерял еще силу воли жертвовать счастием…» — писал он. После размышлений, а путь из Севастополя был долгим, 45-летний Николай Иванович, в расцвете сил и таланта, подает рапорт об уходе из академии. «…Нравственное утомление в борьбе с людьми, для которых цели научной и нравственной правды мало понятны…» перевесило все доводы.
С.П. Боткин, современник Пирогова, говорил: «Чувство зависти к этому большому человеку перешло в озлобление. Обожаемый своими учениками и всеми близко знавшими Николая Ивановича, он был ненавидим известной частью нашей медицинской корпорации, не прощавшей ему его нравственного превосходства и той правдивости, которой отличался…».
В это время окончательно складывается целеценностная основа его педагогической системы. О причинах обращения врача к педагогической  деятельности емко и  образно написал  Н.П.  Сакулин  «Под  гнетущим  впечатлением от Севастопольской войны, Н.И. Пирогов погрузился в скорбную гражданскую думу. Гражданин побеждает в Пирогове врача и ученого. Он приходит к глубокому убеждению, что мы «истинного прогресса можем достигнуть одним, единственным путем воспитания», что воспитание после религии, самая высокая сторона нашей общественной жизни».
Внешний импульс обращения Н.И. Пирогова к педагогической проблематике носит частный и в известной мере случайный характер. Редакция журнала «Морской сборник» предложила ученому написать статью о возможных изменениях в содержании образования и учебно-воспитательном процессе  в  морских  кадетских  корпусах.  Итогом  этого  явилась  опубликованная  бесцензурно  в июльском  1856  года  выпуске  журнала  программная  статья  Пирогова  «Вопросы  жизни»,  в которой указал на большой разлад между сословным воспитанием, школой и действительностью, убеждал, что до того, как молодой человек получит специальные знания, он должен приобрести «общечеловеческое» образование. «Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы; а главное, у вас будут люди и граждане!». Статья сразу привлекла большое общественное внимание и вызвала огромный резонанс.
Почему же это произошло? Ведь и до статьи Пирогова, и после нее на страницах «Морского сборника» публиковались различные педагогические статьи, в том числе и на широкие общечеловеческие  темы.  Их  авторами  были  известные  ученые – педагоги,  видные  деятели  того  времени, например В.И. Даль, – но на них никто не обращал особого внимания.
Да и к центральной проблематике статьи Пирогова – общечеловеческому воспитанию – до Николая  Ивановича  уже  обращалось  немало  не  только  выдающихся  западных, но  и  отечественных педагогов. Их статьи выходили в различных журналах и проходили практически незамеченными. Здесь же произошел настоящий фурор. По выражению Н.С. Карцова, «первоклассный хирург сразу является глубоким педагогом–мыслителем».
Произошедший громкий общественный резонанс был вызван сочетанием ряда обстоятельств. Прежде  всего,  конечно  же,  именем  автора.  Крымская  война,  героизм  и  трагедия  Севастополя,  в обороне которого хирург Пирогов принимал самое действенное участие, сделало его, по сути, национальным  героем  и  привлекло  внимание  к личности  Николая  Ивановича  большой  общественный интерес.
Сказалось, несомненно, и то, в каком печатном органе была опубликована эта статья. На первый взгляд специальный журнал морского ведомства не лучшее место для публикации программных педагогических манифестов. Но такой вывод может сделать только поверхностный человек. «Морской сборник» в то время лично патронировался Великим князем Константином – очень прогрессивным государственным деятелем, убежденным реформатором. И благодаря этому, публикация статьи Пирогова в таком значимом журнале сразу придавала ей государственный, почти императорский статус. Более того, статья была незамедлительно перепечатана в приложении за 1856 год в педагогическом официозе – «Журнале Министерства народного просвещения» (№ 9) с многозначительной сноской «печатается по указанию Министра народного просвещения».
Все  это  придало  «Вопросам  жизни»  чуть  ли  не  статус  официальной  педагогической  концепции,  новой  государственной  философии  образования,  которую  педагогам  необходимо  было  не только изучать, но и выполнять.
Ну  и  окончательно  ввела  «Вопросы  жизни»  в  круг  самых  обсуждаемых  публикаций  статья Н.А. Добролюбова «О значении авторитета в воспитании», вышедшая в майском номере 1857 года самого известного и популярного тогда общественно-литературного журнала «Современник», где была дана самая благожелательная оценка статьи Пирогова. В публикации отмечалось, что ни одна из прежних статей, посвященных воспитанию, «не имела такого полного и блестящего успеха, как “Вопросы  жизни”.  Они  поразили  всех  и  светлостью  взгляда,  и  благородным  направлением мысли автора, и пламенной, живой диалектикой, и художественным представлением затронутого вопроса». Собственно, благодаря Добролюбову и через Добролюбова самые широкие круги читателей, далекие от таких специальных изданий как «Морской сборник» и «Журнал Министерства народного просвещения» познакомились с содержанием «Вопросов жизни». В целом, высокую оценку «Вопросы жизни» получили у другого тогдашнего властителя дум – Н.Г. Чернышевского.
Однако  не  эти,  пусть  и  очень  значимые,  обстоятельства  сыграли  ведущую  роль  в  огромном эффекте,  произведенном  в  обществе  статьей  «Вопросы  жизни».  Самым  непосредственным  образом сказалась та тяжелая общественно-политическая обстановка, которая сложилась в России после  поражения  в  Крымской  войне  и  унизительного  Парижского  мира.  И  в  обществе,  и  в  правительственных  кругах  крепло  убеждение,  что  «так  жить  нельзя»,  что  необходимы  кардинальные реформы. И эти Великие реформы 1860-х годов, начавшиеся с освобождения крестьян в феврале 1861 года, через некоторое время последуют.
Но при крепнувшем убеждении в необходимости реформ летом 1856 года их идеология и программа пока отсутствовали. И великая заслуга Н.И. Пирогова состоит в том, что он смог предложить униженному и растерянному российскому обществу такую программу в сфере образования. По выражению Н.П. Сакулина, «Пирогов явился перед лицом русского общества в качестве публициста-мыслителя  тогда,  когда  началось  духовное  пробуждение  страны;  с  суровой  прямотой  и непобедимой искренностью поставил он вопросы: так ли мы живем, как нужно? Чего мы желаем? Он  призывал  русского  человека  к  грозной  исповеди  перед  своей  совестью,  к  принципиальному пересмотру основ жизни».
Именно искренность статьи, наряду с ее фундаментальностью, глубиной, целостностью и всесторонностью, окончательно определили тот невиданный в отечественной педагогике, ни до – ни после, общественный резонанс. Она сразу стала крупным общественным явлением. И в результате очень существенным образом изменила и судьбу самого Николая Ивановича Пирогова.
Н.И.  Пирогов, по  предложению  министра  народного просвещения А.С. Норова, последовавшего 3 сентября, в начале октября 1856 года занял должность попечителя Одесского учебного округа. Это назначение  произошло  по  настоянию  поддерживавших Николая Ивановича Великой княгини Елены Павловны и Великого князя Константина.
Для Н.И. Пирогова это было, конечно, очень серьезное решение. Ведь не только кардинально менялась сфера его профессиональной деятельности – педагогика на медицину, но изменилось и ее содержание. Вместо привычной научной, преподавательской работы, врачебной практики Н.И. Пирогову  предстояло  на  генеральской  должности  заниматься  серьезной  административной  деятельностью. Как написал Н.П. Сакулин, «знаменитый хирург проникся чисто евангельской верой в воспитание  и  решается  на  настоящий  жизненный  подвиг:  он  круто  порывает  со  своим  славным прошлым и делается педагогом».
Сохранились письма Пирогова, где он описывает свое душевное состояние в связи с назначением. Великому князю Константину он писал: «Как отец и как русский я постигаю всю важность воспитания для нашей земли и искренне желаю его видеть основанным не на одних временных потребностях страны, но на началах более глубоких и верных».
А в письме верному другу баронессе Ф.Э. Раден он так изложил свое кредо: «Я от своей независимости и от своих убеждений не отказываюсь. И ничего не ищу. Если действительно желают, чтобы я мог быть полезным, то пусть меня не останавливают на полпути; этими полпутями я следовал уже много раз: теперь я не хочу больше действовать против своей совести и своих убеждений; для этого я может быть слишком хорош, может быть слишком глуп».
Как емко написал А.Н. Острогорский, «на свой пост педагога-администратора Пирогов пошел, чувствуя  себя  миссионером,  учителем жизни, проповедником высокой и святой идеи, почерпнутых из уроков и из земной жизни Богочеловека».
Приведу также суждение Н.С. Державина: «На педагогическом поприще Пирогов явился, как общественный деятель с ясным, точным и определенным миросозерцанием, с готовыми решениями по всем мельчайшим вопросам педагогической практики и притом с решениями не шаблонными, но глубоко продуманными и оригинальными».
Впрочем, решение Н.И. Пирогова согласиться с предложением занять пост попечителя учебного округа в известной степени логично вытекало из всех предшествующих событий. Еще 4 января 1856 года вскоре после возвращения с Крымской войны Николай Иванович подал рапорт об уходе из Медико-хирургической академии, мотивируя это своим «расстроенным здоровьем и домашними обстоятельствами». В июле 1856 года был подписан приказ об увольнении Пирогова, что на удивление синхронно совпало с публикацией «Вопросов жизни». Так что предложение министра народного просвещения в известной степени разрешало возникшую служебную и личную коллизию. Тем более, что это назначение давало очень высокий чин тайного советника, что соответствовало званию генерал-полковника.
Результаты деятельности Н.И. Пирогова на посту попечителя  сначала Одесского, а после  отставки с этой должности с сентября 1858 по март 1861 попечителя Киевского учебного округа всегда оцениваются двояко. С одной стороны, отмечается безусловный мощный личный вклад Пирогова, как он сам себя называл «попечителя – миссионера», в развитие просвещения и образования на территории этих учебных округов, который проявлялся буквально во всем. Как отмечал в данной связи А.А. Мусин-Пушкин, «это был редкий Попечитель – вдумчивый философ, всегда проводивший  серьезную  педагогическую  реформу,  заранее  всесторонне  продуманную,  являющуюся результатом не случайной мысли, а целой педагогической системы, неукоснительно им проводимой».
Вместе с тем, если посмотреть на это со стороны личной карьеры, то его деятельность, действительно, вряд ли можно признать успешной. Причины отставок Н.И. Пирогова с постов попечителя учебных округов, разумеется, объясняются тем жестким противостоянием, которое он встретил  со  стороны  всего  бюрократического  аппарата,  мгновенно  почувствовавшего  в  нем  опасного чужака.  Обвинения, которые  предъявлялись  Н.И.  Пирогову,  были  достаточно  традиционны  для реформаторов в сфере образования второй половины ХIХ – начала ХХ века. Резкое недовольство со стороны влиятельных русских националистов вызывала его стремление к созданию равных условий  для  получения  образования  поляков  и  евреев.  В  этом,  естественно,  виделись  не  только опасные политические последствия, но и «притеснение интересов русского народа».
Крайне  опасной  считалась  деятельность  попечителя  по  просвещению  широких  слоев  трудящихся, выразившаяся, в частности, в поддержке открытия в Киеве первой воскресной школы. Эти школы сразу  же  попали  под  подозрение,  прямо  скажем  небезосновательное,  в  распространении революционных идей.
Но особенно раздражал бюрократию подлинный демократизм Н.И. Пирогова, его стремление решительно поддерживать различные формы самодеятельных организаций и объединений студенчества, гимназистов старших классов. В этом чиновничеству виделась исключительно опасность распространения «вольнодумства и нигилизма».
Разумеется,  все  эти  радикальные  течения  не  имели  к  самому  Пирогову  никакого  отношения. По своим общественно-политическим взглядам Николай Иванович никогда не был радикалом. Он всегда почитал верховную власть, был государственником в самом высшем значении этого слова. К революционным движениям 60–70-х годов относился, безусловно, отрицательно, горячо возмущался террористическими действиями «крамольников», а социализм считал «чистейшей утопией, угрожающей свободе личности».
Сами  же  непосредственные  поводы  для  отставок  просто  поражают  своей  смехотворностью. Так  с  должности  попечителя  Одесского  учебного  округа,  Н.И.  Пирогову  пришлось  уйти  из-за одобренной им вечеринки студентов Ришельевского лицея, шумно отметивших сообщение в бельгийской газете  «Independence Belge» о том, что в России начата подготовка отмены крепостного права. То есть, по сути, горячо и верноподданно поддержавших действия верховной власти.
Что касается поводов к отставке с поста попечителя Киевского учебного округа, то здесь, несомненно, сыграл свою роль комплекс до конца не выясненных обстоятельств. Среди них было и прямое  недовольство  начальства,  и  клеветнический  донос.  Но,  разумеется,  проблема  была  более сложной. Пирогов так писал об этом: «Как ни обширна и ни благотворна могла бы быть деятельность лица, которому вверяется просвещение края, но на деле, когда правительство все внимание сосредоточивает на, в сущности, неизбежных треволнениях корпоративной жизни учащегося поколения, эта деятельность, принимает характер чисто полицейской».
Непосредственным  же  поводом  стал  решительный  отказ,  высказанный  Н.И.  Пироговым  на личной встрече с императором Александром II, выполнять надзорно-полицейские функции по отношению к студентам, которые с начала 1861 года возлагались на попечителей учебных округов.
Все эти обстоятельства и привели, согласно указу от 13 марта 1861 года, к увольнению Пирогова с поста попечителя Киевского учебного округа. Отказался он и от предложенной ему должности члена совета Министерства народного просвещения. Пирогова опять «остановили на полпути». Как с горечью написал Николай Иванович в частном письме баронессе Реден, «во мне не хватает чего-то, чем необходимо обладать, чтобы быть приятным и казаться полезным». По поводу увольнения Н.И. Пирогова А.И. Герцен писал: «Видеть… падение человека, которым Россия гордится, — и не краснеть до ушей от стыда, — невозможно».
Так или иначе, сразу после отмены крепостного права и начала этапа прогрессивного развития всех сторон общественной жизни, особенно образования, Н.И. Пирогов парадоксально и несправедливо оказался не у дел, хотя как раз наступало его историческое время. Как отмечал Н.С. Державин, «Пирогов воспитал в себе лучшие идеалы великой эпохи, эпохи широкого гуманизма и просветительных идей, и внес их в свою педагогическую деятельность. Он хотел поднять современную ему школу до уровня своих высоких идеалов, и, если достичь этого ему и не всегда удавалось, то, конечно, не потому, что в нем не было достаточно энергии, воли, настойчивости и характера, не потому, что идеалы его были слишком далеки от действительных нужд современной школьной жизни. Идеалов жизни Пирогов не мог осуществить в сфере своей школьной работы, потому что в окружающей его жизни эти идеалы были еще только намечены».
Сытый по горло государственной службой, Николай Иванович уезжает в свое имение — в село Вишня Каменец-Подольской губернии (ныне Винницкая область). Здесь он занимался, в основном, административной и педагогической работой – открывал, например, воскресные школы. Но и медицины не оставил. К этому времени Пирогов стал убежденным христианином, а его профессиональное мастерство достигло своей вершины. В своем имении он открыл бесплатную больницу и насадил различные лекарственные растения для ее нужд. В этом раю, засаженном липами и пронизанном запахом тысячи трав, лечение давало стопроцентный результат, потому что здесь не было различных госпитальных зараз и ворующих интендантов.

Чайковский у Пирогова. Худ. А. Сидоров

Правительство еще дважды обращалось к Николаю Ивановичу с предложениями послужить на педагогическом  поприще.  Сначала  новый  министр  народного просвещения  А.В.  Головнин  предложил Пирогову провести своеобразную ревизию постановки учебного процесса на медицинских факультетах  российских  университетов,  с  целью  совершенствования  этой  деятельности.  Но  этот проект так и не получил своей практической реализации.
А вот другое предложение оказалось принятым. Весной 1862 года Н.И. Пирогов был командирован за границу «для исполнения разных трудов по  учебной  и  педагогической  части».  Главное  поручение  министра  народного  просвещения  состояло  «в руководстве и направлении молодых людей, готовящихся к профессорской деятельности». И здесь Н.И. Пирогов проявил свои способности и столь присущую ему ответственность. Он посетил 25 европейских университетов, ознакомился с построением в них образовательного процесса, умело направлял научную работу молодых ученых и поддерживал их стремления и начинания. Пирогов составил характеристики профессоров, у которых они работали. Изучил состояние высшего образования в разных странах, изложил свои наблюдения и выводы. На своем последнем официальном посту Николай Иванович снискал большое уважение ученых, многие из которых оставили след в русской и мировой науке — А.Н. Веселовский, В.И. Герье, В.И. Ламанский, И.И. Мечников, А.А. Потебня и др.
В октябре 1862 г. Пирогов консультировал раненого национального героя Италии Д. Гарибальди. Никто из самых знаменитых врачей Европы не мог отыскать засевшую в его теле пулю. Николай Иванович определяет место нахождения пули и просит не спешить ее удалять — чуть позже она может быть легко извлечена. Так и случилось.

Н.И. Пирогов у Джузеппе Гарибальди. Худ. К. Кузнецов

По поручению Общества попечения о больных и раненых воинах (в последующем Общество Красного Креста) Пирогов выезжает на франко-прусский фронт в Эльзас и Лотарингию, Болгарию и Румынию для наблюдения за деятельностью военно-лечебных учреждений и разработки мер по упорядочению помощи раненым.
Однако в 1866 году после покушения Д.В. Каракозова на Александра II и начавшейся смены политического  курса,  связанного  с  постепенным  сворачиванием  реформ,  Н.И.  Пирогов  был  отозван в Россию и отправлен 17 июня 1866 года в отставку. Опять же по смехотворному внешнему поводу, изложенному министром народного просвещения Д.А. Толстым в докладе Александру II следующим образом: «Принимая во внимание, что наши университеты преимущественно нуждаются в профессорах по наукам филологическим, я нахожу, что пребывание за границей Н. Пирогова, как специалиста по наукам медицинским, не представляется существенно необходимым для наших профессорских кандидатов».
После этого к педагогической деятельности Н.И. Пирогов больше не вернулся. Он был вообще уволен с государственной службы даже без права на пенсию. В расцвете творческих сил Пирогов уединился в своём небольшом имении в селе Вишня, где организовал бесплатную больницу. Он ненадолго выезжал оттуда только за границу, а также по приглашению Петербургского университета для чтения лекций.
К этому времени Пирогов уже был членом нескольких иностранных академий. Относительно надолго Пирогов лишь дважды покидал имение: первый раз в 1870 году во время прусско-французской войны, будучи приглашён на фронт от имени Международного Красного Креста, и второй раз, в 1877—1878 гг. — уже в очень пожилом возрасте — несколько месяцев работал на фронте во время русско-турецкой войны.
Когда император Александр II посетил Болгарию в августе 1877 г., во время русско-турецкой войны 1877—1878, он вспомнил о Пирогове как о несравненном хирурге и лучшем организаторе медицинской службы на фронте.
Несмотря на свой пожилой возраст (тогда Пирогову исполнились уже 67 лет), Николай Иванович согласился отправиться в Болгарию при условии, что ему будет предоставлена полная свобода действий. Его желание было удовлетворено, и 10 октября 1877 года Пирогов прибыл в Болгарию, в деревню Горна-Студена, недалеко от Плевна, где располагалась главная квартира русского командования.
Пирогов организовал лечение солдат, уход за ранеными и больными в военных больницах в Свиштове, Згалеве, Болгарене, Горна-Студена, Велико-Тырново, Бохот, Бяла, Плевне.
С 10 октября по 17 декабря 1877 г. Пирогов проехал свыше 700 км на бричке и санях, по территории в 12 000 кв. км., занятой русскими между реками Вит и Янтра. Николай Иванович посетил 11 русских военно-временных больниц, 10 дивизионных лазаретов и 3 аптечных склада, дислоцированных в 22 разных населённых пунктах. За это время он занимался лечением и оперировал как русских солдат, так и многих болгар.
В начале января 1881 года хирург пожаловался жене, что во рту у него какая-то болезненная язва. Чтобы от него не пахло табаком (Николай Иванович был заядлый курильщик), он полоскал рот горячей водой — и посчитал, что это ожог. Александра Антоновна рассказывала: «Я осмотрела предполагаемое место ожога и заметила за правым верхним клыком на твердом нёбе, недалеко от зубного дупла, маленький серовато-белый нарывчик величиною с чечевицу; при надавливании он вызывал боль, и вокруг него образовался кирпичного цвета круг величиной с гривенник». Пирогов сказал: «В конце концов, это как будто рак».
Врач Киевского военного госпиталя С.С. Шкляревский, долго наблюдавший больного, связывал начало недуга с потерей Н.И. Пироговым 3-го коренного зуба верхней челюсти весной 1880 года. К тому времени Николай Иванович почти не имел зубов и категорически отказывался от предложения вставить искусственные. Его пищей были преимущественно каши, почти всю жизнь он страдал «катаром» кишечника, «заработанным» еще в дерптский период, и старался соблюдать диету, время от времени оставлял курение сигар, пил щелочные воды «Ессентуки № 17» и «Виши».
В этот период Николай Иванович завершил свой труд о посещении театра военных действий на Балканах и 5 ноября (ст. стиль) 1879 года начал «Дневник старого врача».
Между фотографиями Н.И. Пирогова конца 60-х и начала 80-х гг. XIX века огромная разница: уж больно торопливо наступала старость. Ученый не так хорошо слышал, плохо помнил имена. Седина — ровная, белая, как снег, смягчила резкую линию бровей, поддерживающую высокий лоб, борода укрыла решительный подбородок — теперь его упрямые черты лишь угадывались. Но ветхим старцем он не выглядел. Даже статичные фотопортреты не скрывали неукротимости его духа. В лице всегда какая-то устремленность. Таким он выглядит и на картине И. Репина.
70-летний доктор продолжал оперировать у себя в Вишне, много консультировал, вел большую переписку с друзьями, успевал ухаживать за виноградником, персиками, которые разводил в теплицах, розарием — более 300 сортов царицы цветов. Украинская природа, красота сада успокаивающе действовали на уставшего от житейских невзгод хирурга.
В старости люди обычно задумываются о смысле жизни. Пирогов не скрывал, что часто видел в ней проявление высшего разума: «В тайниках человеческой души рано или поздно, но неминуемо должен был развиться и, наконец, прийти осуществленный идеал богочеловека». Религиозно-мистические взгляды определили отношение Николая Ивановича к своему заболеванию, он считал: чему быть — того не миновать. Все надо терпеливо принимать.
Язвочку на верхней челюсти можно было бы связать и с тем, что, по свидетельству С.С. Шкляревского, правый верхнечелюстной альвеолярный отросток оказался несколько больше левого — из-за неравномерной атрофии, связанной с разновременным выпадением зубов. Постоянное травмирование могло привести к очагу воспаления.
Ощущение и вид болезненного места, по словам Пирогова, напоминали сначала просто ссадину или незначительный ожог слизистой на небе, но «затем ссадина довольно быстро приняла вид отверстия и казалась как бы входом во вполне возможный в данном месте зубной свищ, но ни каналов, ни выделения гноя положительно не было».
Опытный врач, Н.И. Пирогов понял, что развивается злокачественный процесс, но никому о том не говорил и не писал. Даже в разговорах с женой избегал этой темы, не жаловался на болезненное ощущение, а продолжал спокойно работать. Окружающим казалось, что Пирогов совершенно здоров. Съезжались множество больных, осаждали его дом. Он не умел отказывать в совете и помощи. Однако мысль о том, что патологический процесс прогрессирует, беспокоила. Доктор исключил из еды раздражающие вещества, щелочные воды, вино, избегал твердой пищи. Выпивал через трубочку до 8 стаканов молока в день.
По пути в Одессу заехал в Вишню врач И.В. Бертенсон (друг и биограф Н.И. Пирогова). Осмотрев полость рта, он равнодушным тоном произнес: «Все это пустяки, и скоро опять заживет…» Но в Одессе не скрыл от друзей, что природа заболевания — раковая.
Вместо одной язвочки на слизистой нёба образовались уже две. Пирогов принимает различные методы, чтобы защитить очаги изъязвления от травмы: пользуется кусочками клеенки и протективом Листера (тонкий шелк, пропитанный 5%-ным раствором карболовой кислоты в смолистых веществах). Он еще не чувствует упадка сил.
Нашел способ, которым пользовался до конца жизни: он брал фильтровальную бумагу, смачивал ее в густом отваре льняного семени и накладывал на язвы. Иногда добавлял в отвар 2 капли карболовой кислоты, а в последующем — настойку опия и даже раствор уксуснокислого морфина. Постепенное увеличение дозы морфина свидетельствовало о нарастающих болях. Чтобы заглушить их, он делал эти наклейки и ночью. Тем не менее, язвочка увеличивалась. Попытки прикрывать её кусочками фильтрованной бумаги, смазанной и пропитанной густым отваром льняного семени, не дали ни заживляющего, ни болеутоляющего эффекта.
Тем не менее, приближался пятидесятилетний юбилей научной, врачебной и общественной деятельности Н.И. Пирогова. Организовать торжества человеку в опале, который не отправлен в отставку, но отстранен от обязанностей, не так просто. Н.В. Склифосовский обратился непосредственно к царю с просьбой об организации празднования, на что получил «высочайшее разрешение».

Приезд Н.В. Склифосовского в усадьбу Вишня. Худ. А. Сидоров

Сообщение о предстоящем юбилее великого ученого появилось в газетах ещё в 1880 году, поэтому некоторые частные лица и организации прислали поздравления Пирогову в Вишню. На каевском вокзале проводить Н.И. Пирогова собрались врачи, представители медицинского факультета университета.
В Москву он приехал 22 мая 1881 года. Вагон, в котором ехали хирург с женой, был украшен гирляндами цветов.

Приезд Николая Ивановича Пирогова в Москву на 50-летний юбилей его научной деятельности. Худ. И. Репин

На вокзале в столице его встретила огромная толпа. Люди кричали: «Да здравствует патриарх русской хирургии!», «Слава русскому корифею Пирогову!» В волнении Николай Иванович произнес: «Неужели я им еще так важен. И нужен?..» Присутствовавший на юбилее Илья Репин писал: «Это было необыкновенное торжество. Да и как иначе, ведь Пирогов — гений! Да, несомненно гений! Таким останется и для нас, и присных, и во веки веков!». Репин проявлял глубокий интерес к личности Пирогова и стремился воссоздать образ великого учёного на полотне. Во время торжеств художник написал портрет юбиляра. Кроме того, Репин сделал зарисовки для работы над бюстом учёного, который он затем вылепил.
Торжества проходили 24 и 25 мая 1881 г. в актовом зале Московского университета. Поздравить юбиляра прибыли делегации из всей России. Приветствия поступили от российских обществ, ведомств и городов, университетов Западной Европы (Парижский, Страсбургский, Эдинбургский, Пражский, Мюнхенский, Венский, Падуанский, Брюссельский).
Речь в Московском университете, блистательная по форме и глубокая по содержанию, посвящена предназначению врача. Россия отдавала почести великому сыну. Городская дума присвоила Н.И. Пирогову звание «Почетный гражданин города Москвы». Он был пятым, кому присваивалось это почётное звание. И.М. Сеченов назвал Николая Ивановича «славным гражданином своей земли». Россия отдавала почести великому сыну. Это была последняя встреча великого учёного со своими коллегами, учениками. Волнительные переживания на короткий срок отвлекли от болезни.
Первыми консультантами по болезни Николая Ивановича были Н.В. Склифосовский и И.В. Бертенсон. 

Николай Васильевич Склифосовский (1836-1904) — заслуженный профессор, директор Императорского клинического института Великой княгини Елены Павловны в Санкт-Петербурге

Осмотрев Пирогова, Н.В. Склифосовский сказал С. Шкляревскому: «Ни малейшего сомнения быть не может, что язвы злокачественные, что существует новообразование эпителиального характера. Необходимо оперировать как можно скорее, иначе неделя-другая — и будет уже поздно…» Это сообщение как гром поразило Шкляревского, он не решился сказать правду даже жене Пирогова — Александре Антоновне. Конечно, с трудом можно предположить, что Н.И. Пирогов, блестящий хирург, высоко квалифицированный диагност, через руки которого прошли десятки онкологических больных, не мог сам поставить диагноз.
25 мая 1881 года  в Москве состоялся консилиум, состоявший из профессора хирургии Дерптского университета Э.К. Валя, профессора хирургии Харьковского университета В.Ф. Грубе и двух петербургских профессоров Э.Э. Эйхвальда и Е.И. Богдановского, которые пришли к заключению, что у Николая Ивановича рак, положение серьезное, нужно быстрее оперироваться. Председательствовавший на консилиуме Н.В. Склифосовский сказал: «Теперь я удалю все дочиста в 20 минут, а через две недели это едва ли будет возможно». Все с ним согласились.
Но кто найдет в себе смелость сообщить об этом Николаю Ивановичу? Склифосовский попросил Эйхвальда, учитывая, что с его отцом Пирогов был в тесной дружбе и свое отношение перенес на сына. Тот категорически запротестовал: «Я?.. Ни за что!». Пришлось сделать это самому.
Вот как описывает сцену Николай Склифосовский: «…Я боялся, что голос мой дрогнет и слезы выдадут все, что было на душе…
— Николай Иванович! — начал я, пристально смотря ему в лицо. — Мы решили предложить вам вырезать язву.
Спокойно, с полным самообладанием, выслушал он меня. Ни одна мышца на лице его не дрогнула. Мне показалось, что передо мною восстал образ мудреца древности. Да, только Сократ мог выслушать с такою же невозмутимостью суровый приговор о приближающейся смерти!
Настало глубокое молчание. О, этот страшный миг!.. Я до сих пор с болью ощущаю его.
— Прошу вас, Николай Васильевич, и вас, Валь, — сказал нам Николай Иванович, — сделать мне операцию, но не здесь. Мы только что кончили торжество, и вдруг затем тризну! Вы можете приехать ко мне в деревню?..
Разумеется, мы отвечали согласием. Операции, однако, не суждено было сбыться…»
Как все женщины, Александра Антоновна еще надеялась, что спасение возможно: а вдруг диагноз ошибочный? Вместе с сыном Н.Н. Пироговым, она убедила мужа поехать к знаменитому Теодору Бильроту в Вену на консультацию и сопровождает его в поездке вместе с личным врачом С. Шкляревским.

Теодор Бильрот (1829-1894) — крупнейший германский хирург

14 июня 1881 года состоялась новая консультация. После тщательного осмотра Т. Бильрот признал диагноз правильным, но, учитывая клинические проявления заболевания и возраст пациента, успокоил, что грануляции мелкие и вялые, и ни дно, ни края язв не имеют вида злокачественного образования.
Расставаясь с именитым пациентом, Т. Бильрот сказал: «Истина и ясность в мышлении и чувстве как на словах, так и на деле являются ступеньками лестницы, которые ведут человечество в лоно богов. Следовать за Вами, как смелым, так и уверенным вождем, на этом не всегда безопасном пути было всегда моим глубоким стремлением». Следовательно, Т. Бильрот, осмотревший больного, убедившийся в тяжёлом диагнозе, однако понял, что операция невозможна из-за тяжёлого морального и физического состояния больного, поэтому он «отверг диагноз», поставленный российскими врачами. Безусловно, у многих возникал вопрос, как мог опытный Теодор Бильрот проглядеть опухоль и не сделать операцию? Понимая, что он должен открыть причину собственной святой лжи, Бильрот прислал Д. Выводцеву письмо, в котором объяснил:  «Моя тридцатилетняя хирургическая опытность научила меня тому, что саркоматозные и раковые опухоли, начинающиеся сзади верхней челюсти, никогда нельзя радикально удалить… Я не получил бы благоприятного результата. Мне хотелось, разуверив, немного приободрить упавшего духом пациента и склонить его к терпению…».
Христиан Альберт Теодор Бильрот был влюблён в Пирогова, называл его учителдем, смелым и уверенным вождём. При расставании немецкий учёный подарил Н.И. Пирогову свой портрет, на обратной стороне которого были написаны памятные слова: «Уважаемый маэстро Николай Пирогов! Правдивость и ясность в мыслях и чувствах, в словах и делах, — это ступени лестницы, которая ведёт людей к обители богов. Быть как Вы, смелым и убеждённым наставником на этом не всегда безопасном пути, неуклонно следовать за Вами — моё усерднейшее стремление. Ваш искренний почитатель и друг Теодор Бильрот». Дата 14 июня 1881 г. Вена. Свою оценку портрета и чувства, порождённые сердечной надписью, Н.И. Пирогов выразил комплиментами, также зафиксированными на подарке Бильрота. «Он, — писал Н.И., — наш великий учёный и выдающийся ум. Его творчество признано и оценено. Да позволено будет и мне оказаться столь же достойным и высокополезным его единомышленником и преобразователем». Жена Николая Ивановича, Александра Анатольевна, к этим словам добавила: «Написанное на этом портрете господина Бильрота принадлежит моему мужу. Портрет висел в его кабинете». Биографы Пирогова не всегда обращают внимание на то, что у Бильрота тоже был его портрет.
Повеселевший, Пирогов уехал к себе в Вишню, пребывая все лето в бодром состоянии духа. Несмотря на прогрессирование болезни, убеждение, что это не рак, помогало ему жить, даже консультировать больных, участвовать в юбилейных торжествах, посвящённых 70-летию со дня его рождения. Работал над дневником, трудился в саду, гулял, принимал больных, но оперировать не рисковал. Методично полоскал рот раствором квасцов и менял протектив. Это длилось недолго. В июле 1881 года, отдыхая на даче И. Бертенсона на лимане в Одессе, Пирогов снова встретился со С. Шкляревским.
Николая Ивановича уже было трудно узнать. «Сумрачный и сосредоточенный на самом себе, он охотно дал мне посмотреть свой рот и, сохраняя хладнокровие, с жестом произнес несколько раз многозначительное: «Не заживает!.. Не заживает!.. Да, конечно, я вполне понимаю натуру язвы, но, согласитесь сами, не стоит: быстрый рецидив, распространение на соседние железы, и притом все это в мои лета не может обещать не только успеха, но едва ли может сулить и облегчение…» Он знал, что его ждет. И будучи убежденным в ближайшем печальном исходе, отказался от рекомендации С. Шкляревского испробовать лечение электролизом.
Выглядел он совсем стариком. Катаракта украла у него яркую радость мира. Сквозь мутную пелену тот казался серым и тусклым. Чтобы лучше видеть, он запрокидывал голову назад, пронзительно щурился, выставляя вперед заросший седой подбородок, — в лице по-прежнему жили стремительность и воля.
Чем тяжелее были его страдания, тем с большей настойчивостью он продолжал «Дневник старого врача», исписывая листы нетерпеливым, размашистым почерком, который становился все крупнее и неразборчивее. Целый год размышлял на бумаге о человеческом бытии и сознании, о материализме, о религии и науке. Но когда заглянул в глаза смерти, почти отбросил философствования и стал торопливо описывать свою жизнь.
Творчество отвлекало его. Не теряя ни одного дня, он спешил. 15 сентября вдруг простудился и слег в постель. Катаральное состояние и увеличившиеся лимфатические железы шеи отягощали состояние. Но продолжал писать лежа. «От 1-го листа до 79-го, т. е. университетская жизнь в Москве и Дерпте, писана мной от 12 сентября по 1 октября (1881 г.) в дни страданий». Судя по дневнику, с 1 по 9 октября Николай Иванович не оставил на бумаге ни строчки. 10 октября взял в руки карандаш и начал так: «Дотяну ли еще до дня рождения… (до ноября 13-го). Надо спешить с моим дневником…» Как врач ясно представлял безысходность положения и предвидел скорую развязку.
Упадок сил. Говорил он мало, ел неохотно. Он уже был не тот, не знавший скуки некукольный человек, постоянно куривший трубку, насквозь пропахший спиртом, дезинфекцией. Резкий, шумный русский врач.
Унимал боль в лицевых и шейных нервах паллиативными средствами. Как писал С. Шкляревский, «мазь с хлороформом и подкожные впрыскивания морфина с атропином — любимое Николая Ивановича средство для больных и тяжелораненых в первое время после ранения и при движении транспорта по грунтовым дорогам. Наконец, последние дни Николай Иванович почти исключительно пил квас, глинтвейн и шампанское, иногда в значительном количестве».
Читая последние страницы дневника, невольно поражаешься огромной воле Пирогова. Когда боли становились нестерпимыми, он начинал очередную главу словами: «Ой, скорее, скорее!.. Худо, худо… Так, пожалуй, не успею и половины петербургской жизни описать…» — и продолжал дальше. Уже совсем неразборчивы фразы, странно сокращаются слова. «В первый раз я пожелал бессмертия — загробной жизни. Это сделала любовь. Захотелось, чтобы любовь была вечна;— так она была сладка. Умереть в то время, когда любишь, и умереть навеки, безвозвратно, мне показалось тогда, в первый раз в жизни, чем-то необыкновенно страшным… Со временем я узнал по опыту, что не одна только любовь составляет причину желания вечно жить…». Рукопись дневника обрывается на середине фразы. 22 октября карандаш выпал из руки хирурга. Много загадок из жизни Н.И. Пирогова хранит эта рукопись.
Совсем обессиленный, Николай Иванович попросил вынести себя на веранду, смотрел на любимую свою липовую аллею на веранду и почему-то вслух стал читать Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный. Жизнь, зачем ты мне дана?». Он вдруг приосанился, упрямо улыбнулся, а затем ясно и твёрдо произнёс: «Нет! Жизнь, ты с целью мне дана!». Это были последние слова великого сына России, гения — Николая Ивановича Пирогова.
На письменном столе среди бумаг обнаружили записку. Пропуская буквы, Пирогов написал (орфография сохранена): «Ни Склефасовский, Валь и Грубе; ни Бильрот не узнали у меня ulcus oris men. mus. cancrosum serpeginosum (лат. — ползучая перепончатая слизистая раковая язва рта), иначе первые трое не советовали бы операции, а второй не презнал бы болезнь за доброкачественную». Записка помечена 27 октября 1881 года.
Менее чем за месяц до смерти Николай Иванович сам поставил себе диагноз. Человек, обладающий врачебными знаниями, относится к своему недугу совсем не так, как пациент, далекий от медицины. Врачи часто недооценивают появление у себя начальных признаков болезни, не обращают на них внимания, лечатся неохотно и нерегулярно, надеясь, что «само пройдет». Гениальный доктор Пирогов был абсолютно уверен: все потуги тщетны и безуспешны. Отличаясь большим самообладанием, мужественно трудился до конца.
Последние дни и минуты жизни Н.И. Пирогова подробно описала в письме к Александре Антоновне сестра милосердия из Тульчина Ольга Антонова, неотсмтупно находившаяся у постели умирающего: «1881 года, 9 декабря, м.Тульчин. Многоуважаемая Александра Антоновна! … Последние дни профессора — 22-го и 23-я Вам пишу. 22-го воскресенье, в половине второго ночи проснулся профессор, его перенесли на другую кровать, говорил с трудом, в горле останавливалась мокрота, и он не мог откашлять. Пил херес с водой. Затем уснул до 8-ми утра. Проснулся с усиленными хрипами от остановления мокроты; лимфатические узлы сильно распухли, их смазали смесью йодоформа с коллодием, на вату налили камфорного масла, хотя с трудом, но полоскал рот и пил чай. В 12 дня пил шампанское с водой, после чего перенесли его на другую кровать и переменили всё чистое бельё; пульс был 135, дыхание 28. В 4 дня больной стал сильно бредить, дали камфору с шампанским по одному грамму по назначению доктора Щавинского и затем через каждые три четверти часа давали камфору с шампанским. В 12 часов ночи пульс 120. 23-го, понедельник, в час ночи Николай Иванович совершенно ослаб, бред стал непонятнее. Продолжали давать камфору и шампанское, через три четверти часа, и так до 6 утра. Бред усиливался и был с каждым часом невнятнее. Когда я подала последний раз в 6 часов утра вино с камфорой, то профессор махнул рукой и не принял. После этого ничего не принимал, был в бессознании, появились сильные судорожные подёргивания руками и ногами. Агония началась с 4 часов утра и такое состояние продолжалось до 7 часов вечера. Потом он стал спокойнее и ровным глубоким сном спал до 8-ми вечера, тогда начались сжатия сердца и потому несколько раз прерывалось дыхание, которое продолжалось с минуту. Повторилось этих всхлипываний 6 раз, 6-й был последний вздох профессора. Всё, что я записала в своей тетрадке передаю Вам. Затем свидетельствую моё глубокое почтение и глубокое уважение к Вам и Вашему семейству, готовая к услугам Вашим. Сестра милосердия Ольга Антонова».
23 ноября 1881 года в 20.25 отца русской хирургии не стало. Его сын, Владимир Николаевич, вспоминал, что непосредственно перед агонией Николая Ивановича «началось лунное затмение, окончившееся сейчас же после развязки».
Он умирал, и его оплакивала природа: неожиданно наступило затмение солнца — все село Вишня погрузилось во мрак.
Незадолго до смерти Пирогов получил книгу своего ученика, известного хирурга из Петербургской медико-хирургической академии, бальзамировщика и анатома, уроженца Винницы Д. Выводцева, «Бальзамирование и способы сохранения анатомических препаратов…», в которой автор описал найденный им способ бальзамирования.  Пирогов с одобрением отозвался о книге.
Задолго до смерти Николай Иванович пожелал быть погребённым в своей усадьбе и перед самым концом ещё раз об этом напомнил. Сразу же после кончины учёного семья подала соответствующую просьбу в Петербург. Вскоре был получен ответ, в котором сообщалось, что желание Н.И. Пирогова может быть удовлетворено лишь в том случае, когда наследники дадут подписку о переносе тела Николая Ивановича из усадьбы в другое место в случае перехода имения к новым владельцам. Члены семьи Н.И. Пирогова с этим не согласились.
Ещё за месяц до кончины Николая Ивановича его жена Александра Антоновна, скорее всего по его просьбе, обратилась к Д.И. Выводцеву с просьбой о бальзамировании тела покойного.  Он согласился, но при этом обратил внимание, что на то, что для длительного сохранения тела требуется разрешение начальства. Тогда через местно священника пишется прошение «Его преосвященству епископу Подольскому и Браиловскому…». Тот, в свою очередь, обращается за высочайшим разрешением в Святейший Синод в Петербурге. Случай в истории христианства уникальный — церковь, учтя заслуги Н. Пирогова как примерного христианина и всемирно известно учёного, разрешила не предовать тело земле, а оставить его нетленным, «дабы ученики и продолжатели благородных и богоугодных дел раба Божьего Н.И. Пирогова могли лицезреть его светлый облик».
Что же заставило Пирогова отказаться от погребения и оставить своё тело на земле? Эта загадка Н.И. Питрогова будет долго ещё неразгаданной.
Д.И. Выводцев забальзамировал тело Н.И. Пирогова и вырезал для гистологического исследования ткань, пораженную злокачественным процессом. Часть препарата направили в Вену, другую передали в лаборатории Томса в Киеве и Ивановского в Петербурге, где и подтвердили, что это был плоскоклеточный эпителиальный рак.
Стремясь осуществить идею по сохранению тела мужа, Александра Антоновна ещё при его жизни в Вене заказала специальный гроб. Встал вопрос, где постоянно сохранять тело? Выход нашла вдова. В это время недалеко от дома закладывалось новое кладбище. У сельской общины за 200 рублей серебром она покупает участок земли под семейный склеп, огораживает его кирпичным забором, и строители начинают возведение склепа. На строительство склепа и доставку специального гроба из вены ушло почти два месяца.
Только 24 января 1882 года в 12 часов дня состоялись официальные похороны. Погода была пасмурной, мороз сопровождался пронзительным ветром, но, несмотря на это, на сельском кладбище собралась медицинская и педагогическая общественность Винничины, чтобы проводить в последний путь великого доктора и педагога. Открытый чёрный гроб устанавливают на постаменте. Пирогов в тёмном мундире тайного советника министерства народного образования Российской империи. Это звание приравнивалось к званию генерала. Через четыре года над усыпальницей по плану академика архитектуры В. Сычугова было закончено строительство из траурно-красного кирпича ритуальной церкви Николая Чудотворца с прекрасным иконостасом.
И сегодня тело великого хирурга, постоянно ребальзамируемое, можно увидеть в склепе. В Вишне действует музей Н.И. Пирогова. Во время Второй мировой войны, при отступлении советских войск, саркофаг с телом Пирогова был скрыт в земле, при этом поврежден, что привело к порче тела, впоследствии подвергнутого реставрации и повторному бальзамированию. Официально гробница Пирогова именуется «церковь-некрополь», освященный в честь святителя Николая Мирликийского. Тело находится ниже уровня земли в траурном зале — цокольном этаже православного храма, в застекленном саркофаге, к которому возможен доступ желающих отдать дань уважения памяти великого ученого.
В настоящее время очевидно, что Н.И. Пирогов дал мощный импульс развитию научной медицинской мысли. «Ясными глазами гениального человека на самых первых порах, при первом прикосновении к своей специальности — хирургии, он открыл естественнонаучные основы этой науки — нормальную и патологическую анатомию и физиологический опыт — и в короткое время настолько на этой почве установился, что сделался творцом в своей области», — писал великий русский физиолог И.П. Павлов.
Взять хотя бы «Иллюстрированную топографическую анатомию распилов, проведенных  в  трех  измерениях  через  замороженное человеческое тело». Для создания атласа Николай Иванович использовал оригинальный метод — скульптурную  (ледяную) анатомию. Сконструировал специальную пилу и распиливал замороженные трупы в трех взаимно перпендикулярных плоскостях. Таким образом он изучал форму и положение нормальных и патологически измененных органов. Оказалось, что их расположение было совсем не таким, каким представлялось при вскрытиях вследствие нарушения герметичности закрытых полостей. За исключением зева, носа, барабанной полости, дыхательного и пищеварительного каналов, ни в одной части тела в нормальном состоянии не встречалось пустого пространства. Стенки полостей плотно прилегали к заключенным в них органам. Сегодня этот замечательный труд Н.И. Пирогова переживает второе рождение: рисунки его распилов удивительно похожи на изображения, получаемые при КТ и МРТ.
Имя Пирогова носят многие описанные им морфологические образования. Большинство — ценные ориентиры при вмешательствах. Человек исключительной добросовестности, Пирогов всегда критически относился к умозаключениям, избегал априорных суждений, каждую мысль подкреплял анатомическими изысканиями, а если этого было недостаточно, экспериментировал.
В своих исследованиях Николай Иванович был последователен — вначале анализировал клинические наблюдения, затем проводил эксперименты и только потом предлагал операцию. Весьма показательна его работа «О перерезке ахиллова сухожилия как оперативно-ортопедическом средстве лечения». До него никто не решался на подобное. «В бытность мою в Берлине, — писал Пирогов, — я еще не слышал ни слова об оперативной ортопедии… Осуществил до некоторой степени рискованное предприятие, когда в 1836 г. впервые решился произвести перерезку ахиллова сухожилия в моей частной практике». Вначале метод апробирован на 80 животных. Первая операция сделана 14-летней девочке страдавшей косолапостью. От этого недостатка он избавил 40 малышей в возрасте 1–6 лет, устранил контрактуры голеностопного, коленного и тазобедренного суставов. Применял экстензионный аппарат собственной конструкции, постепенно вытягивая (тыльная флексия) стопы с помощью стальных пружин.
Николай Иванович оперировал заячью губу, волчью пасть, туберкулезную «костоеду», «мешотчатые» опухоли конечностей, «белые опухоли» (туберкулез) суставов, удалял щитовидную железу, исправлял сходящееся косоглазие и др. Ученый учитывал анатомические особенности детского возраста, под его скальпелем были новорожденные и подростки. Его также можно считать основоположником детской хирургии и ортопедии в России. В 1854 г. вышел труд «Костно-пластическое удлинение костей голени при вылущении стопы», положивший начало костно-пластической хирургии. Предвидя большие возможности трансплантации органов и тканей, Пирогов с учениками К.К. Штраухом и Ю.К. Шимановским одним из первых произвел пересадку кожи и роговицы.
Введение в практику эфирного и хлороформного наркоза позволило Николаю Ивановичу значительно расширить круг оперативных вмешательств еще до начала эпохи антисептики. Он не ограничивался применением известных хирургических приемов, предлагал собственные. Это операции при разрыве промежности во время родов, при выпадении прямой кишки, пластика носа, костно-пластическое удлинение костей голени, конусообразный метод ампутации конечностей, вычленение IV и V пястных костей, доступы к подвздошной и подъязычной артериям, способ перевязки безымянной артерии и многое другое.
Чтобы оценить вклад Н.И. Пирогова в военно-полевую хирургию, надо знать ее состояние до него. Помощь раненым носила хаотичный характер. Смертность достигала 80% и выше. Офицер наполеоновской армии Ф. де Форер писал: «Страшное впечатление представляло после окончания боя поле Бородинского сражения при полном почти отсутствии санитарной службы… Все селения и жилые помещения битком набиты ранеными обеих сторон в самом беспомощном положении. Селения погибали от непрестанных хронических пожаров… Те из раненых, которым удалось спастись от огня, ползали тысячами у большой дороги, ища средств продолжать свое жалкое существование». Почти похожая картина была и в Севастополе в Крымскую войну. Ампутации при огнестрельных переломах конечностей рассматривались как императивное требование и производились в первые сутки после ранения. Правило гласило: «пропустив время для первичной ампутации, мы теряем больше раненых, чем сохраняем рук и ног».
Свои наблюдения военного хирурга Н.И. Пирогов изложил в «Отчете о путешествии по Кавказу» (1849), сообщив о применении эфира для обезболивания и эффективности иммобилизирующей крахмальной повязки. Он предложил расширять входное и выходное отверстие пулевой раны, иссечение ее краев, что было экспериментально доказано позднее. Богатый опыт при обороне Севастополя изложен Пироговым в «Началах общей военно-полевой хирургии» (1865).
Николай Иванович подчеркивал принципиальное различие между хирургией общей и военно-полевой. «Начинающий, — писал он, — может еще лечить раненых, не зная хорошо ни головных, ни грудных, ни брюшных ран; но практически его деятельность будет более чем безнадежна, если он себе не осмыслил значения травматических сотрясений, напряжения, давления, общей окоченелости, местной асфиксии и нарушения органической целости».
Война по Пирогову — это травматическая эпидемия, и тут важна деятельность врачей-администраторов. «Я убежден из опыта, что к достижению благих результатов в военно-полевом госпитале необходимы не столько научная хирургия и врачебное искусство, сколько дельная и хорошо учрежденная администрация». Его не зря считают создателем совершенной по тому времени лечебно-эвакуационной системы. Сортировку раненых в европейских армиях стали производить только через несколько десятилетий.
Знакомство в укреплении Салты с методами лечения гакимами (местными врачами) горцев убедило Николая Ивановича, что некоторые огнестрельные раны заживают без врачебного вмешательства. Он изучил свойства пуль, применявшихся в войнах 1847–1878 гг. и пришел к выводу, что «рану нужно оставлять насколько можно в покое и не обнажать поврежденных частей. Я считаю долгом совести предостерегать молодых врачей от исследования пулевых ран пальцами, от извлечения осколков и вообще от всяких новых травматических насилий».
Чтобы избежать опасности тяжелых инфекционных осложнений после травматичных операций, Пирогов рекомендовал рассекать фасции для ослабления «напряжения» тканей, считая, что вредно наглухо зашивать рану после ампутации, как советовали европейские хирурги. Задолго до Ш. Шассеньяка он говорил о важности широкого дренирования при нагноениях для выхода «миазматических бродил». Николай Иванович разработал учение об иммобилизирующих повязках — крахмальных, «налепных алебастровых» (гипсовых). В последних он видел эффективное средство, облегчающее транспортировку раненых, повязка избавляла многих солдат и офицеров от калечащей операции.
Уже в то время Пирогов говорил о «капилляроскопичности», а не о гигроскопичности перевязочного материала, полагая, что чем лучше он очищает и защищает рану, тем совершеннее. Рекомендовал английскую корпию, вату, хлопок, очищенную паклю, каучуковые пластинки, но требовал обязательного микроскопического исследования — проверки на чистоту.
От Пирогова-клинициста не ускользает ни одна деталь. Его мысли о «заражении» ран по существу предвосхитили метод Д. Листера, придумавшего антисептическую повязку. Но Листер стремился герметично закрыть рану, а Пирогов предложил «сквозной дренаж, проведенный ко дну и чрез основание раны и соединенный с постоянной ирригацией». В своем определении миазмов Николай Иванович очень близко подошел к понятию о патогенных микробах. Он признавал за миазмами органическое происхождение, способность размножаться и накапливаться в переполненных лечебных учреждениях. «Гнойное заражение распространяется… через окружающих раненых, предметы, белье, матрацы, перевязочные средства, стены, пол и даже санитарный персонал». Он предложил ряд практических мер: больных рожей, гангреной, пиемией переводить в особые здания. Так было положено начало отделений гнойной хирургии.
Изучив результаты первичных ампутаций в Севастополе, Николай Иванович сделал вывод: «Ампутации бедра не дают наилучшие надежды на успех. Поэтому все попытки сберегательного лечения огнестрельных ранений, переломов бедра и при ранении коленного сустава должны считаться истинным прогрессом полевой хирургии». Реакция организма на травму интересует хирурга не меньше, чем лечение. Он пишет: «Вообще травма поражает целый организм гораздо глубже, чем это обыкновенно себе представляют. И тело, и дух раненого делаются гораздо восприимчивее к страданиям… Всем военным врачам известно, как сильно действует душевное состояние на ход ран, как различна цифра смертности между ранеными у побежденных и победителей…» Пирогов дает классическое описание шока, которое до сих пор цитируется в учебниках.
Огромной заслугой ученого является разработка трех принципов лечения раненых:
1) защита от травмирующих воздействий;
2) иммобилизация;
3) обезболивание при оперативных вмешательствах в полевых условиях. Сегодня невозможно представить, что и как можно делать без наркоза.
В научном наследии Н. И. Пирогова очень ярко выделяются работы по хирургии. Историки медицины так и говорят: «до Пирогова» и «после Пирогова». Этот талантливый человек решил множество проблем в травматологии, ортопедии, ангиологии, трансплантологии, нейрохирургии, стоматологии, оториноларингологии, урологии, офтальмологии, гинекологии, детской хирургии, протезировании. Всей жизнью он убеждал, что не надо замыкаться в рамках узкой специальности, а бесконечно постигать ее в неразрывной связи с анатомией, физиологией и общей патологией.
Ему удавалось самозабвенно трудиться по 16 часов в сутки. Только на изготовление препаратов для 4-томного атласа по топографической анатомии ушло почти 10 лет. По ночам работал в анатомическом театре, утром читал лекции студентам, днем оперировал в клинике. Его пациентами были и члены царской семьи, и неимущий люд. Врачуя ножом самых тяжелых больных, он добивался успеха там, где другие опускали руки. Популяризировал свои идеи и методы, находил единомышленников и последователей. Правда, Пирогова упрекали в том, что не оставил научной школы. За него заступился известный хирург профессор В.А. Оппель: «Его школа — вся русская хирургия» (1923 г.). Почетным считалось быть учениками величайшего хирурга, особенно тогда, когда это не приводило к пагубным последствиям. Вместе с тем чувство самосохранения, вполне естественное для homo sapiens, обязывало многих отказываться от этой почетной  привилегии в случае личной опасности. Тогда наступала пора отступничества, вечная, как человеческий мир. Так поступили многие советские хирурги, когда в 1950 г. в издательстве академии наук СССР был опубликован сокращенный вариант «Дневника старого врача» Н.И. Пирогова, лишенный былой сердцевины, заключавшейся в духовном  наследии «первого хирурга России». Никто из отступников не выступил в защиту наставника, заботясь больше о себе и отступая от наследия основоположника отечественной хирургической школы.
Был лишь один советский хирург, увидевший свой долг в том, чтобы защитить пироговское духовное наследие. Достойным учеником и последователем Н.И. Пирогова проявил себя архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) в крымский период архиерейской и  профессорской деятельности. На рубеже 50-х годов прошлого века в Симферополе он написал научно-богословский труд под названием «Наука и религия», где значительное внимание уделил духовному наследию Н.И. Пирогова. Долгие годы эта работа оставалась малоизвестной, как и многие достижения профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого в его врачебной и научной деятельности. Лишь в последние десятилетия «Наука и религия» архиепископа Луки становится общенародным достоянием.

Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, архиепископ Лука (1877 — 1961) — великий русский хирург и священнослужитель

Что же нового можно узнать о Н.И. Пирогове, читая в наши дни «Науку и религию», работу полувековой давности, когда многие советские хирурги в силу многих причин, в том числе из чувства самосохранения, отказывались признавать духовное достояние  «первого хирурга России»?
«Работы гениального врача-гуманиста профессора Н.И. Пирогова, — писал здесь  архиепископ Лука, — и в области медицины, и в области педагогики до сих пор считаются классическими. Дo сих пор в виде веского довода делаются ссылки на его  сочинения. Но отношение Пирогова к религии старательно скрывается современными писателями и учеными». Далее приводятся автором «из сочинений Пирогова замалчиваемые цитаты». К их числу  относятся следующие.
«Мне нужен был отвлеченный недостижимо высокий идеал веры. И принявшись за Евангелие, которого я никогда еще сам не читывал, а мне было уже 38 лет от роду, я
нашел для себя этот идеал».
«Веру я считаю психической способностью человека, которая более всех других отличает его от животных».
«Веруя, что основной идеал учения Христа, по своей недосягаемости, останется вечным  и вечно будет влиять на души, ищущие мира через внутреннюю связь с Божеством, мы ни на минуту не можем сомневаться и в том, что этому суждению суждено быть неугасимым маяком на извилистом пути нашего прогресса».
«Недосягаемая высь и чистота идеала христианской веры делает его истинно лагодатным. Это обнаруживается необыкновенным спокойствием, миром и упованием, проникающим все существо верующего, и краткие молитвы, и беседы с самим собою, с Богом», а также некоторые другие.
Удалось установить, что все «замалчиваемые цитаты» принадлежат одному и тому же фундаментальному труду Н.И. Пирогова, а именно «Вопросам жизни. Дневнику старого врача», написанного им в 1879—1881 гг..
Известно, что наиболее полным и точным (по отношению к оригиналу пироговской рукописи) являлось киевское издание «Вопросов жизни. Дневника старого врача», увидевшее свет к 100-летнему юбилею со дня рождения Н.И. Пирогова (1910 г.), а стало быть, в досоветские времена.
Первое советское издание той же пироговской работы под названием «Из «Дневника  старого врача» было опубликовано в сборнике трудов Н.И. Пирогова «Севастопольские письма и воспоминания» (1950 г.) Содержание первого советского издания  свидетельствует, что оно по сравнению с изданиями досоветской эпохи (1885, 1887, 1900, 1910, 1916 гг.) стало единственным, откуда по цензурным  соображениям были   впервые исключены несколько крупных разделов. К ним относились не только философский раздел, входивший в первую часть воспоминаний Пирогова, названную им «Вопросы жизни», но богословский и политический разделы, приведенные в «Дневнике старого врача», представлявшего вторую часть этой работы. В частности, к богословскому разделу и принадлежали те самые «замалчиваемые цитаты», которые упоминались архиепископом Лукой в его научно-богословской работе под названием  «Наука  и  религия». Все эти цензурные изъятия были частично восстановлены лишь во  втором советском издании «Вопросов жизни. Дневника старого врача» Н.И. Пирогова (1962 г.), увидевшем свет после того, как земные дни архиепископа Луки окончились.
Таким образом, Николай Иванович Пирогов — это не только бесценное прошлое нашей медицины, но её настоящее и будущее. Вместе с тем, важно подчеркнуть, что деятельность Н.И. Пирогова не умещается только в рамках хирургии, его мысли, убеждения выходят далеко за её пределы. Если бы в XIX веке была Нобелевская премия, то Н.И. Пирогов наверняка стал бы её неоднократным лауреатом. На горизонте мировой истории медицины Н.И. Пирогов представляет собой редкое олицетворение идеального образа врача — одинаково великого мыслителя, практика и гражданина. Таким он остался в истории, таким он живёт в нашем представлении о нём и сегодня, являясь великим примером для всех новых и новых поколений медиков.

 

Памятник Н.И. Пирогову. И. Крестовский (1947)