Есть такая наука – деонтология, занимающаяся взаимоотношениями врача и пациента. Лучшие земские врачи России внесли в эту науку много полезного, их наследие пользуется авторитетом и в XXI веке, хотя во времена земства названия «деонтология» никто еще не знал. Главным стержнем деятельности земских российских врачей являлось милосердие. Но и в наше время его исповедует большинство врачевателей, особенно специалисты старой закваски. К ним относится Андрей Дмитриевич Никольский.

Подробнее »

Блокада Ленинграда – града Святого Петра, ставшая для его жителей воистину сущим адом, самая страшная, трагичная, но вместе с тем великая и славная страница жизни великого города. Страница героического мученичества его жителей – наших отцов, дедов и матерей.

Подробнее »

В.И. Сысоев о Е.М. Бакуниной: исследовательская работа и восстановление исторической справедливости.

Интерес к личности и судьбе Екатерины Михайловны Бакуниной возник у В.И. Сысоева в период работы над рукописью книги «Бакунины», которая была опубликована в 2002 г.

Подробнее »

31 марта  в день памяти  мученической кончины в фашистском концлагере Равенсбрюк матери Марии (Скобцовой) в миру Елизаветы Юрьевны Пиленко (1891 – 1945) в Славянском зале Областной библиотеки им. А.М. Горького  состоялся  Вечер памяти, посвященный жизни и творчеству этой героической женщины.

Подробнее »

Земский врач Дмитрий Александрович Никольский (1888-1960)

(отец А.Д. Никольского)

Из книги иерея Романа Манилова

«Тверские странички истории медицины»

В этом году (2011) исполнилось 50 лет со дня блаженной кончины выдающегося русского хирурга, основоположника гнойной хирургии и регионарной анестезии в российской медицине Архиепископа Крымского Святителя Луки Войно-Ясенецкого(1877-1961).

В этом сборнике хотелось бы рассказать об одном неординарном земском враче Дмитрии Александровиче Никольском, положившим начало Тверской династии врачей Никольских, которому посчастливилось лично знать свт.  Луку и общаться с этим выдающимся хирургом XX века.

Дмитрий Александрович происходил  из священнического рода. Его дед Григорий Иванович служил священником во Владимирской губернии. Отец — Александр Григорьевич (1852-1926) — после окончания семинарии продолжил образование в светской области, стал юристом и дослужился до личного дворянства.

Сам Дмитрий Александрович избрал сферой своей деятельности медицину, окончив 1914 г. медицинский университет в Праге. С началом первой мировой войны – лейб-медик русской армии.

В 1916 г. Дмитрий Александрович сдал медицинский экзамен в МГУ и получил российский врачебный диплом.

Работал земским врачом в Нижегородской губернии. После октябрьского переворота 1917 г., вследствие общей неустроенности и голода, на некоторое время уехал в Уфу по приглашению знакомой семьи Введенских. В 1921 г. венчался в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот г. Москвы с учительницей немецкого языка и сестрой милосердия Евгенией Степановной Богатской, которая скончалась в 1933 г . от туберкулеза.

В 1939 г. арестован как «враг народа», получил 10 лет лагерей. Сначала сидел под Уфой, где были более-менее сносные условия, т.к. там могли помогать родственники, а затем – в одном из самых страшных лагерей Гулага – в лагере Потьма под Саранском.

После освобождения в 1950 г. жил у старшего сына в Богоруслане  Оренбургской области, получил пенсию по инвалидности, затем уехал к другому сыну (Андрею Дмитриевичу) в Тульскую область г. Донской.

В 1960 г. вместе с сыном, который получил место хирурга в областной больнице, переезжает в г. Калинин.

Был знаком с Архиепископом Лукой Войно-Ясенецким, который обсуждал с ним в письмах свои книги «Наука и религия» и «Дух, Душа и Тело».

Скончался Дмитрий Александрович практически в один год со свт. Лукой Войно-Ясенецким, похоронен в Москве на Богоявленском кладбище.

Его сын Андрей Дмитриевич д.м.н., заслуженный врач РФ, действительный член Российской Академии Медико-технических наук – один из известнейших и уважаемых хирургов Тверской области и преподавателей ТГМА. Внучка – Евгения Андреевна Никольская также врач – к.м.н., кардиолог сейчас работает в Израиле.

Прот. Николай Агафонов,

Литературная трансформация — иерей Роман Манилов

ПЕРОЧИННЫЙ НОЖИК

рассказ

Игорь Львович Шульман, врач-хирург сорока двух лет, сидел в своей холостяцкой квартире, предаваясь невеселым размышлениям. «Как дальше жить? Его, которого все считали хирургом от Бога, его, спасшего сотни человеческих жизней, сегодня уволили с работы. И кто это сделал? Лучший друг его покойного отца, главный врач Первой городской больницы Марк Яковлевич Марон. Где же, спрашивается, хваленая еврейская солидарность, о которой так много говорят кругом? Ну и что, что он пьет? А покажите мне непьющего хирурга.

Ладно бы только уволил, но ведь не удержался Марк Яковлевич от ехидства. «Настоящие евреи, — говорит, — никогда пьяницами не были, это тебя твои гены подвели». Намекнул, значит, что мать у Игоря была русская женщина.

Казалось, жизнь потеряла всякую опору, ведь за отсутствием семьи любимая работа была светлым лучиком и единственным смыслом жизни. Как теперь жить, что делать?

Вдруг Игорь вспомнил своего закадычного школьного друга – одноклассника Аркадия, который около 10 лет тому назад после кончины своей супруги принял священный сан, стал священником и уехал подальше от городской суеты в глухую деревеньку на окраине области.

Воспоминания о беззаботном, счастливом детстве и о друге Аркадии радостной волной нахлынули на его сердце, он быстро нашел в телефонной книжке номер телефона и позвонил.

После 10-минутного дружеского разговора и расспросов о том кто как живет, Игорь напрямую спросил: Аркадий, друг, Я хочу к тебе приехать, насовсем, можно? На другом конце провода замолчали…

—  Ну что молчишь, Аркаша? Не бойся, не объем тебя, у вас небось в деревне и врачей-то толковых нет, буду сельским врачом.

—  Господи, ну что ты мелешь, Игорь, всякую ерунду, я совсем о другом думаю. Псаломщик у меня, Михаил Иволгин, ярый антисемит. Тебе это будет неприятно, да и он взбеленится.

—  А, чихал я на твоего антисемита, меня как Марк Яковлевич уволил сегодня, я чуть сам ан­тисемитом не стал.

—  Ну, как знаешь, я тебя предупредил.

С утра Игорь собрал необходимые пожитки, и, разместившись в стареньком «Москвиче» тронулся в дальний путь. Подъез­жая к селу Карповка, где служил отец Аркадий, он еще полчаса ждал паромную переправу че­рез реку…

Дом отца Аркадия ему очень понравился.

—  Красота да и только, а у нас кругом один бетон.

—  Ну, хватит причитать, — оборвал его восторги отец Аркадий, — мой руки — и к сто­лу.

Не успели они поужинать, как в дверь по­стучали.

Вошел высокий мужчина лет тридца­ти пяти.

Он подошел к отцу Аркадию под благослове­ние, метнув недобрый взгляд в сторону Игоря. Отец Аркадий представил его:

—  Мой друг, врач-хирург Игорь Львович Шульман. А это, — обратился он к Игорю, — наш псаломщик Михаил Юрьевич Иволгин.

—  Отец Аркадий, можно вас на минуточку, у меня конфиденциальный разговор.

Когда отец Аркадий прошел с ним в другую комнату, он вполголоса сердито заговорил:

—  Что же вы, отец Аркадий, жида сюда при­везли? Я нарочно, чтоб их не видеть, в глушь с женой и ребенком уехал. А теперь что нам при­кажете делать? Прямо искушение какое-то.

—  Успокойся, Михаил, во-первых, он мой друг с детских лет, к тому же крещеный право­славный человек. Во-вторых, какое это имеет значение, если апостол Павел говорит, что «во Христе нет ни иудея, ни эллина…»

—  Вот потому-то, отец Аркадий, революция и случилась, что мы о национальных признаках забывали. Я к вам больше ни ногой, пока он здесь.

При этих словах Михаил развернулся и быс­трым шагом устремился к выходу, чуть не сбив по пути Игоря.

Он действительно сдержал слово и ни разу больше не заходил к отцу Аркадию.

А жизнь продолжалась.

Лето незаметно закончилось, и началась осень с ее затяжными дождями…

И вот однажды вечером, когда дру­зья сидели за ужином, Михаил без стука вошел в дом, сразу же у порога привалился к косяку, весь какой-то потерянный, бледный, с лихора­дочно бегающим взглядом.

—  Что случилось? — встревожился отец Ар­кадий.

—  У сына моего температура под сорок, не знаем, что делать.

Игорь встал и, достал свой саквояж с медицинскими инструментами и корот­ко бросил:

—  Пойдемте посмотрим.

Придя в дом, Игорь, осмотрев и ощупав мальчика, жестко заявил:

—  Положение серьезное, острый аппенди­цит с перитонитом, надо срочно в больницу на операцию, иначе летальный исход.

—  Паром не работает, по такой погоде не меньше двух часов на машине в обход тряс­тись,а там еще до города доехать надо, — сделал подсчеты отец Аркадий.

—  Что ты, Аркадий, столько он не выдержит, ему немедленно нужна операция.

—  Погоди, Игорь, у тебя же есть хирургиче­ские инструменты, ты сам можешь сделать опе­рацию.

—  Ты думай, что говоришь, Аркаша, ты ведь ровным счетом ничего не смыслишь в этом. Я же говорю, что аппендицит с перитонитом, там уже в кишечнике гной, поэтому и такая высокая тем­пература. Даже в стационарных условиях это счи­тается сложной операцией, а здесь — никаких ус­ловий. Если мальчик умрет, меня же в тюрьму посадят, ты это понимаешь?

—  Но если ты не будешь делать операцию, мальчик все равно умрет. Сделай все, что можешь. Вот тебе мое па­стырское благословение, надо спасти ребенка.

Игорь вздрогнул. Он уже хотел, было наотрез отказаться, как вдруг всем своим нутром почувствовал, что кто-то очень пристально смотрит ему в спину. Он обернулся. Взгляд его упал на Красный угол в избе, где рядом с иконами на полочке стояла черно-белая открыточка – небольшое фотографическое изображение великого русского хирурга Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого, большие, ясные глаза которого смотрели на него в упор.

Игорь сразу вспомнил как  в институте им – тогда еще молодым студентам профессор кафедры хирургии Никольский часто рассказывал на своих лекциях о гениальном враче-хирурге, основоположнике гнойной хирургии профессоре Войно-Ясенецком, который после революции принял священный сан с именем Лука, отсидел более 10 лет в лагерях, но, несмотря на это, стал лауреатом сталинской премии в области медицины, а жизнь свою закончил епископом Крымским.

Но больше всего Игорю запомнился тот факт из жизни великого хирурга, что он, будучи в ссылках, в совершенно неприспособленных условиях мог делать операции любой сложности простым перочинным ножиком.

Что-то перевернулось в его сознании, какой-то тяжелый груз вдруг свалился с его плеч, он перекрестился и сказал:

—  Хорошо, тогда не будем терять время.

—  Вкрутите лампы поярче, застелите стол клеенкой и протрите ее спиртом, — поставьте на огонь ка­стрюлю с водой для кипячения инструментов…

Уже более двух часов отец Аркадий и Михаил истово молились в храме, нет-нет да и погляды­вая тревожно через церковные окна на рядом стоящий дом Михаила.

Вдруг  они обернулись на скрип церковной двери: в храм, пошатываясь от уста­лости, вошел Игорь и сразу присел на скамейку.

—  Ну что, Игорь, не тяни, ради Бога.

—  Всё слава Богу, мальчик спит после опе­рации. Может, хоть кагорчику нальете, не могу отойти от напряжения.

—  Молодец, Игорь, ну и молодец, — вос­кликнул отец Аркадий и побежал в пономарку за кагором…

Михаил стоял переминаясь с ноги на ногу. Он давно уже хотел что-то сказать, но вол­нение перехватило горло. Наконец с дрожью в голосе проговорил:

—  Игорь Львович, простите меня ради Хрис­та, если сможете. Огромная вам благодарность за сына.

—  Бог с вами, Михаил Юрьевич, я на вас нисколько не сержусь, ну, идите к сыну, скоро увидимся. Его все равно надо в больницу часи­ка через два везти.

Михаил пошел было к выходу, но, сделав два нерешительных шага, вновь повернулся к Игорю:

—  Я хочу вам, Игорь Львович, признаться, что моя бабушка по матери была еврейка.

Сказав это, Михаил облегченно вздохнул и быстро зашагал к дверям храма…

Уже отпивая из ковшичка кагор, Игорь под­мигнул отцу Аркадию и задорно сказал:

—  Я всегда, Аркадий, подозревал, что истин­ные антисемиты могут быть только еврейского происхождения.

Они рассмеялись…

Прошло время, мальчик поправился и вернулся из городской больницы домой. Игорь с отцом Аркадием сразу же пошли его навестить.

Когда они прощались, мальчик подошел к Игорю и протянул ему что-то в своей ладошке:

— Возьмите, Игорь Львович, — это Вам на память от меня за все доброе, что вы сделали. Это моя самая большая драгоценность!

В руке у Игоря оказался великолепный пятилезвенный перочинный ножичек с перламутровыми сверкающими боками, на одной из которых мелкими золотистыми буквами было написано – «Сделано в Великих Луках».

Игорь вздрогнул, перекрестился и прошептал:

Святителю отче Лука, моли Бога о нас!